Почему же они причислили Харон и астероид Церера к планетам, но не десяток других объектов, населяющих пояс Койпера, которые в несколько раз превышали размеры Харона и Цереры? А как же сотни других объектов пояса Койпера, которые хоть были и меньших размеров, но имели форму практически идеального шара? Это как если бы Международный союз по изучению деревьев заявил, что все растения, у которых есть ствол, кора, ветви и листья являются деревьями, однако затем была бы внесена особая поправка о том, что на самом деле деревьями являются только дуб, клен и вяз. Вы будете абсолютно правы, если спросите, как можно дать четкое определение дереву, а потом заявить о том, что те растения, которые точно подходят под определение слова "дерево", в действительности таковыми не являются?
Почему Международный астрономический союз допустил такое? У меня есть одно предположение, которое (я очень в это верю) окажется ответом на этот вопрос. Однако его отрицают все те люди, которые более или менее знакомы с процедурой принятия решений в MAC. Мое объяснение заключается в том, что решение MAC оставить за Плутоном статус планеты, а также присвоить этот статус еще трем объектам Солнечной системы: Ксене, Харону и Церере, незначительно изменит порядок миропонимания, уже утвердившийся в умах людей. Безусловно, в MAC знали, что, когда в газетах появится новость о том, что в Солнечной системе отныне двенадцать планет, а также когда тот же самый MAC с гордостью объявит о том, что новое определение слова "планета" является первым правильным научным его определением, все почитатели планеты Плутон будут довольны принятым решением и никто из них не будет шокирован. Подумайте только, три новые планеты! Да такое случается раз в его лет или вроде того. Нет причин для беспокойства. Кто может на это пожаловаться? Эта новость не побудит людей размахивать газетой с заголовком: "В Солнечной системе отныне 200 планет!" Перед MAC стоял выбор: категоричность науки, которая может вызвать сопротивление, или же научные объяснения "и вашим и нашим", которые могут сокрыть реальное положение дел. Международный астрономический союз выбрал второе. Первое научное определение слова "планета" в буквальном смысле "боялось" своего собственного научного значения.
Находясь в крайне напряженном состоянии на острове Оркас, я связался с тем человеком – членом MAC, с которым мне довелось разговаривать ранее. Он как раз находился в Праге и собирался представить отчет о решении комитета в ближайшие дни. Я сообщил ему, что считаю решение комитета абсурдом. Каким образом Харон мог оказаться планетой? Как они могут говорить о том, что в Солнечной системе всего двенадцать объектов, имеющих форму шара? Это полный бред.
Он спокойно объяснил мне рассуждения комитета и добавил, что из пресс-релиза и на предстоящей пресс-конференции станет ясно, что к планетам должно быть причислено еще очень большое количество объектов. Потом он снова упомянул, что ему довелось разговаривать со многими астрономами, прибывшими в Прагу, и почти все они выступали за новое определение.
Понятно, что я ничего не мог с этим поделать. Я находился далеко на острове, совсем на другом континенте и не мог никак повлиять на то, чему суждено было произойти в Праге. На следующий день там должны были заявить о том, что я являлся седьмым по счету человеком за всю историю, которому удалось обнаружить новую планету в Солнечной системе. Кто я вообще был такой, чтобы жаловаться?
Поздним вечером, когда Лайла уже давно спала, а Дайен добралась до постели, я решил прогуляться (хоть и с трудом, но я уже мог вполне нормально передвигаться, поскольку сейчас на мне была уже специальная гипсовая повязка), до скалистого берега. Стоя на этом берегу, через пролив, разделяющий острова, я мог видеть часть северного побережья Канады. Последние красные отблески зари окрасили треугольные вершины вулканических гор на большом острове. Я обернулся и еще раз взглянул на южную половину острова, но из-за земляничных деревьев, растущих у самой воды, я не смог насладиться видом южной части неба. Дальше, вниз по берегу, несколько скал словно вырастали из вод пролива, я захотел посмотреть на них поближе. Хромая, я спустился к скалам и решительно двинулся к намеченной мною цели. Отсюда я мог беспрепятственно наблюдать за южной частью неба. У самого нижнего края, притворившись самой яркой звездой, сверкал Юпитер, бесспорный король всех планет.
Я присел на камень и стал любоваться небом и сияющим в небе Юпитером. Кто был тот человек, который впервые заметил его? Вы можете всю ночь сидеть вот так, просто смотреть на него и не проронить ни единого слова. Вы можете прийти на это место следующей ночью и, пока вы не увидите его очень-очень близко, вероятнее всего, не заметите в его положении никаких изменений. Однако Юпитер движется. Он – странник. Он – настоящая планета.
Я знаю, что то время, когда при упоминании планеты люди имели в виду объекты, блуждающие по небу, неминуемо прошло. Да и случилось это так давно, что большинство людей даже и не осознают, что планеты на самом деле находятся высоко в небе и постоянно движутся, ночь за ночью. Для большинства сегодняшних землян планеты – это то, что они видели на снимках, сделанных летательными аппаратами, рисунки на коробках с завтраками, макеты в музеях. Значения меняются. После того как закончится сегодняшняя ночь, слово "планета" снова поменяет свое значение, включив в пантеон других планет крохотную точку света, медленно движущуюся по небу, ту саму го, которую видел почти что я один. Для меня она была почти осязаемой. В любой момент, днем или ночью, зимой или летом, если вы ни с того ни с сего подойдете ко мне и спросите: "Быстрей! Говорите же, где Ксена?" — я смогу сразу же вытянуть руку и указать на то место, где она должна находиться. Может быть, я ошибусь, но всего на расстояние, равное ширине моей ладони. Если вы спросите меня: "Какого Ксена размера?" — я укажу на Луну и отвечу: "Представьте ледяной, замерзший мир, который будет вдвое меньше ее". Если дальше вы зададите мне вопрос о том, каково это, ходить по поверхности Ксены, я скорее всего предложу вам представить, как вы ходили бы по замерзшему озеру в темноте, тревожимой лишь светом Новой Луны. Такой была Ксена. Моя крохотная, замерзшая, почти незаметная в небе, любимая планета. Я перевел взгляд на восток, где Ксена как раз должна была показаться над горой Конститьюшн, и подумал: пусть будет так. Я был готов к следующему дню.
Я опять взглянул на Юпитер, жалея о том, что не взял с собой бинокль и не могу увидеть в него Солнечную систему в миниатюре – блуждающие вокруг Юпитера спутники. Я изо всех сил старался притвориться, что на самом деле вижу, как он движется по небу. И Земля вращается. И звезды движутся на запад.
И все же мне тяжело было согласиться с этим решением.
Солнечная система никак не могла состоять из двенадцати планет. Это абсолютно некорректное описание Солнечной системы. Завтра в Праге астрономы собирались заставить весь мир коренным образом изменить свое представление о Солнечной системе – и совершенно в неверную сторону. Будучи человеком, который проводит большую часть времени не только как ученый, но и как преподаватель, старающийся объяснить сущность вселенной и взволновать людей, не прибегая к помощи научной фантастики или к упрощению, я пытался донести до людей мысль, что астрономы только способствуют тому, чтобы люди утратили истинное видение Солнечной системы, что для меня шло вровень с настоящим преступлением. Сама лишь идея о том, что наутро я стану одним из самых известных астрономов в мире вследствие такого преступления, делала меня пассивным в нем соучастником. Я должен был что-то предпринять.
