Пролог. ПЛУТОН УМИРАЕТКак астроном, я испытывал профессиональное чувство отвращения к пробуждению на рассвете. Восход солнца для меня был не началом утренних хлопот, а сигналом к окончанию долгой трудовой ночи и запоздалому сну. Однажды, в предрассветный час 25 августа 2006 года, я проснулся довольно рано и украдкой прошмыгнул за дверь, стараясь не разбудить мою жену Дайен и нашу годовалую дочурку Лайлу. Но как раз в тот самый миг, когда я прикрывал за собой дверь, Дайен шепнула мне вслед: «Удачи, дорогой!»
Торопясь, я спустился вниз по темным пустым улицам Пасадены и направился в студенческий городок Калифорнийского технологического института. В полпятого утра, уже приняв душ, наполовину проснувшись и, что совсем мне не свойственно, безупречно одетый, я открывал дверь административного здания института. Меня уже поджидали команды телевизионщиков, жаждущих попасть внутрь.
Во дворе толпились представители большинства государственных новостных организаций, не говоря уже о местных. Группа японских журналистов направила телевизионную камеру прямо в небо, и лучи прожекторов прямо в космос посылали свет, который исчезал в вышине.
Сегодня последний день конференции Международного астрономического союза в Праге. Последней темой повестки дня (после двух недель серьезных переговоров) стал вопрос о том, какой же приговор вынести Плутону. Всеми любимому ледяному шару грозила опасность неминуемого изгнания из пантеона планет. Астрономы собрались, чтобы голосованием решить судьбу Плутона, и каким бы ни был исход, новость о нем разлетится по всему земному шару.
Да, мне нравятся планеты, но Плутон волновал меня не настолько, чтобы поднять в 4:30 утра. Тем не менее голосование по Плутону было очень важным, чтобы вытащить меня из постели тем ранним утром. Для меня это было голосование не по девятой планете, а по десятой. И меня очень-очень волновала планета номер десять, и этому есть достойное объяснение. Дело в том, что полтора года назад я обнаружил ее. Это был шар, состоящий изо льда и твердых пород, совершающий круг вокруг Солнца за 580 лет. И он был побольше Плутона. Ночь за ночью более десяти лет я тщательно изучал звездное небо в поисках чего-то подобного. И вот одним ранним утром я наконец-таки нашел то, что искал.
Когда астрономы решали, что же делать с Плутоном, моя находка называлась UB313, это был ее официальный регистрационный номер, присвоенный в 2003 году, однако многие знали ее по шутливому названию Ксена, еще больше она была известна просто как десятая планета. Но сегодня все могло измениться. Разумеется, появление Ксены сильно повлияло на исход споров относительно Плутона, и все это – за последний год. Только было и так ясно, что Ксена разделит участь Плутона. Если Плутон – планета, то тогда и Ксена планета, если же Плутону суждено лишиться этого статуса, то и Ксене тоже. Так что стоило вскочить с постели ни свет ни заря, чтобы узнать ответ.
Предыдущие две недели конференции в Праге были, возможно, самыми жаркими за всю историю современной астрономии. Обычно Международный астрономический союз – это не более чем шанс, предоставляющийся астрономам раз в три года, чтобы прорекламировать свои последние открытия или новые идеи. Вдобавок ко всему ученые прекрасно проводят время в отдалении от родного дома, обедают вместе со старыми знакомыми и разводят сплетни астрономических масштабов. В самый последний день конференции на сессии практически никого нет, все решения по таким довольно важным темам, как, например, точное, до миллисекунды, определение Барицентрического динамического времени (на самом деле я не имею ни малейшего представления о том, что бы это могло значить), давно уже приняты и почти всегда единогласно.
В этом году в Праге все было иначе. Обычно спокойные астрономы спорили и пререкались днем и ночью, обсуждая Плутон и другие планеты. За некоторые, как правило, не имеющие особого значения решения предстояло еще проголосовать в этот последний день конференции, еще двум суждено было решить судьбу Плутона.
В этот раз обычно пустующая аудитория была наполнена угрюмыми и хмурыми учеными, которым не терпелось вступить в бой.
Пока астрономы подтягивались для вынесения решения в Праге, я и журналист собрались ранним утром в студенческом городке Калифорнийского технологического института в Пасадене и могли наблюдать за все нарастающим волнением ученых через Интернет. В мои обязанности входило добавлять кое-какие замечания и кое-что разъяснять для прессы, а также морально и научно поддерживать астрономов, которые – совершенно справедливо, по моему глубокому убеждению – пытаются предпринять довольно смелый шаг и избавить Солнечную систему от такой обузы, как Плутон. Найдя в Интернете прямую трансляцию с места событий, я направил проектор на огромный экран, и мы все приготовились смотреть.
Три самых тяжелых и изнурительных часа спустя все закончилось. Во время окончательного голосования аудитория наполнилась желтыми карточками, которыми астрономы в Праге голосовали за то, чтобы Плутон перестал называться планетой. Желтых карточек было так много, что можно было их и не считать. После долгих часов подробных объяснений, анализа и обсуждений всех возможных исходов точно я мог сказать только одно: Плутон мертв.
Камеры вокруг жужжали, журналисты что-то говорили в свои микрофоны, а на экране, находившемся на другой стороне комнаты, я увидел самого себя на одном из местных каналов, повторяющего, как эхо: «Плутон мертв».
Прежде чем кто-то успел задать вопрос, я быстро позвонил Дайен. Она как раз должна была быть на работе. Тут я вспомнил, как полтора года назад я позвонил ей сразу же после того, как обнаружил Ксену. Как только она подняла трубку, я сказал: «Я нашел планету!»
Тогда она с удивлением спросила: «В самом деле?»
Да! Да! В самом деле!
Но сегодня, как только она подняла трубку, я сказал: «Плутон больше не планета!»
Ее голос упал: «В самом деле?»
Да! Да! В самом деле! Я был так взволнован исходом голосования, что даже не обратил внимания на то, как изменилось ее настроение.
Долгое время она просто молчала, но наконец тихо произнесла: «А что со Ксеной?»
Но Дайен знала ответ. Ксена разделила участь Плутона, и Дайен уже оплакивала эту маленькую планету, которую мы успели так хорошо узнать.
После я встречал многих людей, которых огорчило низведение Плутона. И я прекрасно понимал – Плутон был частью их мысленного мира, чем-то, что однажды помогло привести в порядок их разрозненные мысли о Солнечной системе, о своем месте в ней. Плутон был для всех границей бытия. Вырванный из этого мира, Плутон оставил после себя необъяснимую пустоту.
В то утро Дайен испытала то же самое, но только по отношению к Ксене, а не к Плутону. Для нее Ксена была больше чем просто десятая планета. Она полтора года слушала мои бесконечные разговоры и знала о Ксене все, что только можно было знать о десятой планете. Дайен знала об ее крохотном спутнике, об ее неправдоподобно сверкающей поверхности и даже о ее атмосфере, превратившейся в тонкий слой льда. Мы с Дайен говорили и говорили о волнующей находке, о том, как назвать десятую планету, о том, сколько таких, как она, блуждает в космосе. Ксена стала такой же частью нашего с Дайен мысленного мира, каким был Плутон для кого-нибудь другого. И она навсегда будет связана в наших душах с нашей дочерью Лайлой, которой было всего три недели, когда мир узнал о Ксене. Постоянное недосыпание, смятение, бесконечные вопросы о том, как изменится наша с Дайен жизнь после рождения дочери, — все эти воспоминания о первых месяцах жизни с малышкой Лайлой были неразрывно связаны с воспоминанием о том, что стало страстью к десятой планете, нашей одержимостью: стремление узнать больше, поиск других планет, бесконечные вопросы о том, как изменится наша с Дайен жизнь после этой вселенской находки…
