Перечисление праздничных «столов» может создать иллюзию, что вся записная книга наполнена только одними перечнями приглашенных на них членов Государева двора. На самом деле продолжались рутинные отсылки в приказы служилых людей «московского списка», их назначения на воеводства и по другим службам. К 11 апреля относится еще одно «опальное дело»: по указу царя и патриарха подьячий Алексей Шахов был послан с приставом в Уржум. Правда, это была «мягкая» опала, потому что Шахова посылали служить подьячим воеводской избы, но при этом «без своего государева указу переменяти и ни в которой город переводить ево не велели». Все обстоятельства этого дела изложены туманно и остаются неизвестными: подьячий сидел «за вину», а «то дело, по государеву указу, ведают боярин князь Иван Борисович Черкаской да думной дияк Федор Лихачев». Скорее всего, речь идет о «слове и деле государевом». В этом случае разбирательство поручалось одному из бояр, который докладывал царю о серьезности объявленного дела.
16 апреля царь Михаил Федорович поддержал коллективную челобитную, поданную архимандритами и игуменами и «всякими служилыми и жилетцкими» людьми Дмитрова. Этот город оказался одним из немногих, где с функцией воеводы успешно справлялся губной староста дмитровский дворянин Федор Васильевич Чаплин. Его и просили оставить управлять в городе, на что царь Михаил Федорович ответил согласием и «указал» ему «быти в Дмитрове и ведати губные и татинные и всякие государевы дела и четвертные доходы сбирати и посадцких людей судить». Все перечисленное было шире функций губного старосты, поэтому Федора Васильевича Чаплина отправляли как воеводу из Устюжской четверти, а не из Разбойного приказа, если бы он оставался на прежней должности губного старосты.
18 апреля, с наступлением сухого весеннего времени, были приняты меры к защите Москвы от пожаров. Эта традиционная мера состояла в назначении «объезжих голов», в задачи которых входило «береженье от огня и от всякого воровства». Объезжие головы назначались «в старом в Кремле городе», «в Китае городе», «в Белом городе», «за Яузою в остроге», «за Москвою рекою в остроге», «за Каменным городом в слободах». Московские улицы — Никитская, Покровская, Пятницкая, Тверская, Сретенская, а также городские ворота должны были постоянно «патрулироваться» объезжими головами, ездившими в сопровождении назначенных с ними людей, решеточных приказчиков с Земского двора и выборных, взятых «в тех местех, где ездят, с 10 дворов по человеку». То, что такие охранные меры были нелишними, должны были напоминать остававшиеся пепелища от пожара 3 мая 1626 года.
Но в эти дни у царя Михаила Федоровича оставалось немного времени для плохих воспоминаний. В Кремле готовились к появлению первенца в царской семье. 22 апреля, как мы уже знаем, родилась царевна Ирина Михайловна. Единственный раз в связи с этим в записной книге появляется имя «великой государыни, иноки Марфы Ивановны», которая уже на следующий день после родов приказала с царицыным истопничим «прислать в верх» к Федору Стрешневу какого-нибудь «дворянина московского или из города сына боярсково». Зачем он понадобился на двор царицы Евдокии Лукьяновны именно в этот момент, можно только догадываться; скорее всего, ему было поручено распоряжаться всем, что необходимо для родившейся царевны. 25 апреля 1627 года был стол «в Золотой болшой в Гроновитой полате на ево государскую радость, на роженье царевны и великие княжны Ирины Михайловны», куда, конечно, был приглашен отец царя и самые приближенные бояре: князь Иван Борисович Черкасский, Михаил Борисович Шеин, князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Имя девочке выбрали со смыслом — «имянины ее и празнуют ангелу ее мая в 5 день, святыя мученицы Ирины»[243] — это напоминало имя другой царицы, Ирины Годуновой, жены «дяди» царя Федора Ивановича. 6 мая, в воскресенье, царевну крестили в Чудовом монастыре, и в этот день был еще один «стол» «в Золотой в меншой палате».
Таким образом, мы «прожили» один год с царем Михаилом Федоровичем, вникая в подробности тех дел и событий, в которые последовательно пришлось вникать и ему, от страшного разорительного пожара 3 мая 1626 года, до рождения и крещения царевны Ирины Михайловны 6 мая 1627 года. Конечно, никакой, пусть даже очень важный и подробный, документ не может служить исключительным пособием для составления летописи царских занятий. Не случайно сведения записных книг московского стола приходилось постоянно перепроверять записями разрядных книг и другими источниками. Удалось или нет такое летописное хронологическое повествование, — судить читателю, но теперь он по крайней мере введен в курс повседневных государственных забот царя Михаила Федоровича.
Глава девятая
«Государевы дела и земские»
Писцовые описания. — Торговые люди. — Смета русского войска
После прекращения деятельности земских соборов в 1622 году «государевы дела и земские», ранее решаемые царем Михаилом Федоровичем вместе со «всей землею», стали прерогативой двух великих государей — царя и патриарха, а также Боярской думы. Люди Московского государства, занятые собственным обустройством, легко отдали возможность участия в делах управления в руки центральной власти, освященной избранием ее представителями всех сословий. Но и власть действовала не вопреки земскому «миру», а с оглядкой на его интересы. Что это означало на деле, можно понять, проанализировав внутреннюю и внешнюю политику России накануне Смоленской войны 1632–1634 годов. Ибо почти все, что делалось во второй половине 1620-х годов, имело дальний прицел — новую войну с Речью Посполитой.
Писцовые описания
Вокруг земли в прямом, да и в переносном смысле вращалась жизнь государства и общества XVII века. Все важнейшие решения, все исторические события имели еще одно — земельное — измерение. Земля была не только условием существования многомиллионного крестьянства, но и источником главных богатств в стране, основой служебной и налоговой системы. Знакомясь с дозорами первых лет царствования Михаила Федоровича, мы уже называли две основные проблемы, которые принесло с собой Смутное время в области земельных отношений. Первая была связана с подтверждением прав на поместную и вотчинную землю, а вторая — с устранением неравномерности в налогообложении, существовавшей как анахронизм из-за отсутствия общего описания земель в Московском государстве. Толчком к разрешению земельных проблем, как ни странно, послужило чисто внешнее событие — тот самый московский пожар 1626 года, который уничтожил архив Поместного приказа. К тому времени были испробованы все паллиативные меры, чтобы наладить земельный учет и подготовиться к новому общему описанию: дозорные книги, сыскные приказы, подтверждение жалованных грамот. И все же для решения даже самого рядового дела о спорных пустошах и пожнях требовались челобитные и хождения по приказам в Москве.
Дела по описанию земель хранились в тех ведомствах, которые занимались судом и собирали налоги в уездах и посадах Московского государства. Это финансовые четверти — Устюжская, Новгородская, Владимирская, Галицкая и Костромская, а также приказы Большого прихода, Казанского дворца. Посольский и Разрядный. Такое рассредоточение описаний тормозило деятельность тех приказов, которые уже перешли на новые, общегосударственные основания управления, таких, как Ямской и Стрелецкий, взимавших одноименные налоги по сошному письму. Их значимость подчеркивалась назначением в эти ведомства в конце 1620-х годов первостепенных бояр князя Бориса Михайловича Лыкова и князя Ивана Борисовича Черкасского. Ямской и Стрелецкий приказы не вникали в особенности форм собственности, тягла, ведомственной и территориальной подчиненности, а брали налог со всех, кто обязан был его платить. Но чтобы добиться составления необходимых платежниц по новым писцовым и дозорным книгам, нужно было преодолеть немало сложностей. Особенно это касалось тех территорий, которые существенно поменяли состав владельцев в Смутное время и формы собственности, когда масса дворцовых и черносошных земель попали в частные руки. Получить информацию об окладах для сбора налогов с этих территорий можно было только после их дозора или описания.
