— Вы знакомы с неким Эли Нажеаром?
— Конечно, и вы это прекрасно знаете, ведь портье в «Паласе» показывал вам книги регистрации.
— Где вы встретились с ним?
— В море, на борту «Теофиля Готье» после остановки в Стамбуле, он там взошел на корабль.
— Там вы и стали его любовницей?
— Не стоит преувеличивать. Он направлялся в Брюссель. Я тоже. Мы были попутчиками.
— Стало быть, вы утверждаете, что он не был вашим любовником?
Она пожала плечами, вздохнула:
— Это разные вещи! Если вы не понимаете…
— Вы знали, что Нажеар нуждался в деньгах?
— Он никогда мне об этом не говорил.
— Вы знали, что он замышляет злодеяние?
Она посмотрела собеседнику прямо в глаза:
— Что, если мы перестанем ходить вокруг да около? Так будет проще, не правда ли? Я не вчера родилась, вижу, к чему вы клоните. Так вот, я понятия не имею, совершил Нажеар злодеяние или нет. Я рассталась с ним в среду около одиннадцати утра, у него был грипп, он лежал в постели. Мне захотелось подышать свежим воздухом. Вечером, когда вернулась, я его уже не застала.
— А его вещи?
Сильви запнулась, догадавшись, что персонал «Паласа» доложил о том, как на следующий день она забрала из номера багаж своего спутника.
— Остались в отеле.
— Я не принуждал вас это сказать. Итак, когда Нажеар вернулся?
Она встала, прошлась по комнате, чтобы собраться с мыслями. Полицейский не сводил с нее глаз.
— Он позвонил мне на следующий день с Южного вокзала, попросил привезти его чемоданы, потому что ему нужно было успеть на поезд.
— А затем?
Инспектор рывком сдернул резинку с записной книжки и принялся строчить.
— Я поехала туда. Он дал мне пятьдесят тысяч франков и сел в скорый поезд Берлин — Варшава.
Инспектор вскинул голову. Она держала удар.
— Прошу прощения. В котором часу это было?
Она усмехнулась, потому что помнила расписание всех международных поездов. Довольно ей пришлось покататься на них!
— Поезд уходил в девять тридцать шесть. Нажеар извинился, что покидает меня в такой спешке, и, как я уже сказала, дал мне пятьдесят тысяч франков.
Она достала из-за корсажа пачку бельгийских купюр и положила на стол.
— В бельгийской валюте? — удивился инспектор.
— Нет, во французской.
— Вы обменяли их в Брюсселе?
— Вы прекрасно знаете, что нет. Вам также известно, что нас — таких, как я, — вечно в чем-нибудь подозревают, особенно когда видят у нас крупную сумму. Я попросила подругу поменять эти деньги в Генте и Антверпене.
— И вы не обратили внимания на их номера? Ничего не заподозрили?
— Я не читаю газет.
— И теперь не читаете?
— Это Боб, бармен, мне вчера рассказал историю про Ван дер Крэйзена.
— Почему же вы сразу не сделали заявление?
— Это не моя работа, а ваша.
Она говорила с впечатляющей прямотой, в упор глядя инспектору в глаза.
— А если бы я не пришел?
— Я знала, что вы придете.
— Вы готовы подтвердить свои показания под присягой?
— Когда вам будет угодно. Но сейчас, если у вас больше нет вопросов, позвольте мне вернуться в дансинг. Вы знаете, где меня искать…
Она улыбнулась ему, и он тоже улыбнулся в ответ, надевая резинку на свою записную книжку. Взявшись за ручку двери, она сказала:
— До свиданья.
— До скорого… — отвечал он.
Администратор едва успел отступить на шаг, когда Сильви стремительно прошла мимо него, словно бы ничего не заметив. Жаклин распивала шампанское в компании двух мужчин в парадных костюмах, молодого и старого, возможно, это были отец и сын. Сильви похлопала ресницами, давая ей понять, что все идет хорошо.
Мальчик сидел в уголке совсем один и, наверное, ни на что уже не надеялся: при виде своей пассии он вздрогнул.
— Скучаете? — спросила она.
— Нет… я… я ждал вас!
При одном взгляде на нее он порозовел и, подавляя смущение, пробормотал:
— Что вам заказать?
— Зачем? Этот скот опять утащил наши бокалы? Вы совсем спятили, Анри? — крикнула она проходившему мимо официанту.
— Это не имеет значения… — буркнул юноша.
Она посмотрела ему в лицо, увидела, какими пурпурными стали его уши, и вдруг спросила:
— Вы живете с родителями?
— Нет. Мои родители в Льеже. У меня здесь маленькая комнатушка, вернее, мансарда ближе к Схарбеку. Вот когда я опубликую свою книгу…
Администратор побрел в дальний конец зала, чтобы наблюдать, ничего не упуская. Жаклин смеялась, грызя зеленый миндаль, заказанный собеседниками ей в угоду, но через их головы все еще посылала Сильви вопрошающие взгляды. Однако последняя обернулась к юноше:
— Вы здесь веселитесь?
— Я… Когда я нахожусь подле вас…
Боб тоже смотрел на нее, да и официанты пялились. Наверняка ее история уже обошла весь здешний персонал.
— Расплачивайтесь.
— Вы хотите, чтобы я ушел?
— Мы уходим вместе. Поедем к вам.
— Но…
Он был потрясен. Не мог даже вообразить, как будет принимать эту красавицу в мансарде.
— Делайте то, что вам говорят, малыш. Не упускайте случая. Воскресенье бывает не каждый день!
Отсчитывая деньги, парень морщил лоб: до него дошло, что сегодня никакое не воскресенье, и теперь он ломал голову, что она хотела этим сказать.
Спустившись вниз, она бросила Жозефу:
— Нет, не надо такси.
И, подхватив своего спутника под руку, объявила:
— Едем на трамвае!
8
Время от времени Эли открывал глаза и смотрел, как за окном на уровне подоконника в бледном свете морозного утра проплывают головы прохожих. Он знал, что сегодня пятница, поскольку видел, что и мадам Барон, притом в шляпе, прошествовала мимо окна, направляясь на рынок. Домб тоже куда-то ушел, между тем как Валеско на втором этаже еще наряжался, сотрясая пол своими шагами.
Эли задремывал уже в четвертый или пятый раз, так как предпочитал вставать попозже, когда постояльцы разбредутся и дом заживет своей замедленной жизнью. Каждые пять минут очередной проходящий трамвай будил его своим назойливым звоном, а его остановка прямо напротив дома становилась продолжением пытки.
