В Древнем Египте папирус в качестве материала для письма стали применять в III тысячелетии до новой эры, а около V века до Рождества Христова он проникает в Грецию. В позднейшие века Римской империи папирус практически полностью вытесняется пергаментом, который получали из особым образом обработанной телячьей кожи. Традиционно считается, что слово «пергамент» происходит от названия города Пергам в Малой Азии, где во II веке до новой эры его начали впервые изготовлять. Однако по другой версии пергамент был известен давным-давно (самый древний образец, найденный археологами в Палестине под Хевроном, датируется VII веком до новой эры), а мастера Пергамского царства всего лишь усовершенствовали технологию его получения. Если раньше для изготовления пергамента брали грубые и толстые воловьи кожи, то теперь стали выделывать нежную кожу телят, ягнят, ослов и коз. Технология была непростой: специально обработанные шкуры животных долго вымачивали, а затем выскабливали, растягивали и шлифовали. Готовый материал резали на листы, которые потом сшивали для получения манускриптов. В отличие от свернутых в рулон папирусных свитков шитые пергаментные изделия напоминали бумажную книгу позднейших эпох: их можно было открыть на любой странице. Легенда гласит, что греческий правитель Пергамского царства Евмен II сначала хотел закупить папирус в Египте, ибо задумал построить фундаментальную библиотеку, которая могла бы соперничать со знаменитой Александрийской. Однако бдительные египтяне, убоявшись конкуренции, решительно отказали царю. Выгодная сделка не состоялась, и торговые люди Евмена вернулись домой несолоно хлебавши. Вот якобы тогда Евмен и распорядился наладить собственное производство.
Как бы там ни было, но папирус, а в особенности пергамент были материалами очень и очень недешевыми. Скажем, процесс изготовления последнего включал множество весьма тонких и достаточно трудоемких операций (например, химическая обработка кож при помощи пемзы), поэтому нередко возникали ситуации, когда пергамента катастрофически не хватало, следствием чего становилось широкое использование так называемых палимпсестов – перга-ментов, с которых губкой смывали первоначальный текст, выскабливали листы и писали поверх заново. Ввиду крайней дороговизны материала обладание пергаментной книгой было привилегией немногих избранных. Папирус стоил дешевле, но и он был далеко не каждому по карману. А ведь греки и римляне писали много и охотно. Говорят, что свободное население Афин в V веке до новой эры было едва ли не поголовно грамотным. Древнегреческий историк Полибий сочинил сорок томов, из которых до наших дней сохранилось только пять (остальные известны во фрагментах), а фундаментальный труд Тита Ливия «Римская история от основания города» и вовсе когда-то насчитывал сто сорок две книги (уцелели всего тридцать пять, что тоже, согласитесь, немало). Но ведь Геродот, Фукидид или Полибий, Аристотель и Платон, Архимед и Евклид – это все фигуры первого эшелона, вершина античной мысли. У них наверняка были коллеги, чьих имен сегодня не помнит уже никто, но которые тоже что-то писали. Причем крайне маловероятно, чтобы вся эта высоколобая братия сочиняла исключительно друг для друга или поголовно «в стол», не принимая в расчет широкий круг грамотной, читающей публики. Одним словом, куда ни кинь, всюду клин. Очень нелегко вообразить (даже на мгновение), чтобы такие дорогие и сравнительно редкие материалы, как пергамент и папирус, могли покрыть нужды огромного числа пишущих – философов, поэтов, историков, политологов и публицистов, не говоря уже о рядовой интеллигенции. Скажите на милость, каким образом с помощью непростого в изготовлении пергамента решалась проблема тиражей, если на протяжении веков сплошь и рядом использовались палимпсесты?
В свое время автор этих строк уже высказывался об изысканном слоге античных сочинений. Откройте книгу любого античного мыслителя или прозаика – Платона, Лукиана, Апулея, далее везде. Тяжеловесные придаточные предложения, сложные грамматика и синтаксис, пышные метафоры, многословные отступления… Писать столь неторопливо и обстоятельно можно только в том случае, если писчего материала у вас сколько угодно. Более того, подобный слог не рождается сам собой, а вырабатывается посредством длительных упражнений. Представляете, сколько пергамента в детстве и юности должен был извести наш писатель, чтобы добиться такой стилистической отточенности? Правда, историки говорят, что в школах и для повседневных рабочих записей в древности широко применялись вощеные дощечки, на которых писали с помощью стилуса – заостренной металлической или костяной палочки. Написанное периодически стирали обратным расплющенным концом стилуса, и дощечка была вновь готова к работе. Так-то оно так, писать можно и по сырой глине, как это делали в Двуречье, но существуют серьезные сомнения, что в результате столь кустарных упражнений, без книг и специальных прописей, можно выработать слог наподобие лукиановского. До эры книгопечатания просто не существовало универсальных правил грамматики, синтаксиса и орфографии. Что мы находим на берестяных грамотах новгородцев или глиняных табличках шумеров, безусловная древность которых никаких сомнений не вызывает? Личную переписку, скупые хозяйственные записи или лаконичные тексты в виде афоризмов и притч, напрочь лишенные стилистических красот. В крайнем случае – религиозные гимны и куцые юридические кодексы, изложенные предельно лапидарно. Гладких и долгих периодов Лукиана и Фукидида там нет и в помине.
А теперь прочитайте отрывок из Лукиана. Дело происходит в III веке до нашей эры. Автор гуляет в порту и глазеет на корабли. «Я, бродя без дела, узнал, что прибыл в Пирей огромный корабль, необычайный по размеру, один из тех, что доставляют из Египта в Италию хлеб… Мы остановились и долго смотрели на мачту, считая, сколько полос кожи пошло на изготовление парусов, и дивились мореходу, взбиравшемуся по канатам и свободно перебегавшему по рее, ухватившись за снасти… А между прочим, что за корабль! Сто двадцать локтей в длину, говорил кораблестроитель, в ширину свыше четверти того, а от палубы до днища – там, где трюм наиболее глубок, – двадцать девять. А остальное… что за мачта, какая на ней рея и каким штагом поддерживается она! Как спокойно полукругом вознеслась корма, выставляя свой золотой, как гусиная шея, изгиб. На противоположном конце соответственно возвысилась, протянувшись вперед, носовая часть, неся с обеих сторон изображение одноименной кораблю богини Исиды. Да и красота прочего снаряжения: окраска, верхний парус, сверкающий как пламя, а кроме того, якоря, кабестаны и брашпили и каюты на корме – все это мне кажется достойным удивления. А множество корабельщиков можно сравнить с целым лагерем. Говорят, что корабль везет столько хлеба, что его хватило бы на год для прокормления всего населения Аттики. И всю эту громаду благополучно доставил к нам кормчий, маленький человек уже в преклонных годах, который при помощи тонкого правила поворачивает огромные рулевые весла…» Да ведь это же Николай Васильевич Гоголь с его гиперболизмом – «редкая птица долетит до середины Днепра»! Неужто сие написано в III веке до нашей эры?
Фукидид, правда, писал куда суше и строже (на то он и историк), но тоже не без красот, да и жил он лет за двести до Лукиана. Итак, V век до Рождества Христова, речь идет об отправке на войну флота. «В момент, когда отправляющимся и провожающим предстояло уже расстаться друг с другом, они были обуреваемы мыслями о предстоявших опасностях. Рискованность предприятия предстала им теперь яснее, чем в то время, как они подавали голоса за отплытие. Однако они снова становились бодрее при сознании своей силы в данное время, видя изобилие всего, что было перед их глазами». И далее: «Тогда на всех кораблях одновременно, а не на каждом порознь, по голосу глашатая исполнились молитвы, полагавшиеся перед отправлением войска. В то же время по всей линии кораблей матросы и начальники, смешав вино с водою в чашах, совершили возлияние из золотых и серебряных кубков. В молитве принимала участие и остальная толпа, стоявшая на суше: молились все граждане, так и другие из присутствовавших, сочувствовавшие афинянам.
