Писателю и другу Алесю Адамовичу
Молодая, смешливая заправщица пообещала нам бензин только через пару часов.
Деваться было некуда, и я предложил своему попутчику позавтракать в местном кафе. Кафе больше напоминало заводскую столовую и интерьером и обслуживанием, но особо выбирать было не из чего.
На дворе был 1989 год, город назывался Усть-Джегута, Карачаево-Черкесия, а единственное кафе на нашем маршруте, которое было недалеко от заправки, расположилось на берегу реки Кубань.
Сидевшие за столом четыре работницы не обратили на нас никакого внимания, а когда я попытался попросить чего-нибудь поесть, одна из них, не поворачивая головы, сказала:
– Ещё рано, приходите часа через два.
Было уже 9 утра, и я продолжал настаивать.
Но о нас уже забыли.
Тогда я подошёл к кухонному окну и громко постучал.
Окно открылось, и горец лет сорока сказал:
– Есть только форель, но она дорогая. И надо ждать, пока я пожарю.
Я повернулся к своему попутчику и спросил:
– Александр Михайлович, будете есть жареную форель?
– Никогда не пробовал. Но всегда мечтал.
Я заказал две порции рыбы, и мы пошли её дожидаться на скамейку у речки.
Моим попутчиком был писатель Алесь Адамович, с которым мы душевно дружили, к тому времени, уже около десяти лет.
Мы уселись на лавочке у воды. Не помню, с чего начался разговор о том, как его уволили из преподавателей МГУ за отказ подписаться под письмом, осуждающим Синявского и Даниэля. Говорили о том, что советская власть таким путем ломала людей, так как всегда боялась людей гордых и независимых. Для людей менее щепетильных имелись способы попроще.
И тут Александр Михайлович вдруг заговорил о своём командире разведчиков из партизанского отряда:
– Смелее, достойнее и бесшабашней я человека ни на войне, ни в гражданской жизни не встречал. Но, по рассказам друзей, в 52-м году его каким-то путём принудили выступить на собрании против сослуживцев-евреев с обвинением космополитизме. Он не сумел отказаться, возможно, из карьерных или бытовых соображений, и это сломало его навсегда. Я встретил его лет через 10 после этого. Куда девался мой бравый командир, на которого мне всегда хотелось быть похожим? Он не смотрел никому в глаза и говорил всё время о своей болезни и каких-то семейных неустроенностях. Мне тяжело до сих пор вспоминать эту встречу. Камнем его история лежит у меня на сердце.
Нас позвали к столу. На тарелках лежали две красавицы-форели и два огромных бочковых помятых солёных огурца.
Мы были счастливы.
По дороге в «Домбай» я тоже вспомнил подобную историю, которая камнем лежала уже на моём сердце.
…В жизни очень важно вовремя встретить человека, которому ты веришь, и который бескорыстно подскажет тебе, как не наделать непоправимых глупостей. Особенно это важно в лагере, где спрос за ошибку иногда может стоить жизни.
Мне в жизни повезло, потому что мне сразу встретился один из самых уважаемых и уважающих себя людей – Василий Данилович Донченко.
Только когда его осудили, и он ушёл на «крытую» (тюремный режим), я понял, что это и был тот человек, который контролировал все самые важные события на зоне. И он же был одним из самых крутых картёжных игроков.
В быту же и он, и его друзья-картёжники, были обычными весёлыми, достаточно начитанными ребятами, и свои «дела» они старались скрыть за своей простотой и внешней беспечностью. Что, впрочем, не мешало им в нужный момент быть теми, кем они были на самом деле.
Это в кино зэки выпячивают свои уголовные замашки, а в жизни скромность в поведении позволяет дольше прожить.
Главная мудрость, которую слышит «хороший парень» от «уважаемых» людей в лагере: «Меньше будешь рисоваться, дольше пробудешь на зоне.».
Имеется в виду, что не в изоляторе или БУРе (бараке усиленного режима).
Рисуются же, как правило, те, кто ничего собой не представляет, кому нечего терять и, кто только и мечтает быть таким крутым, о каких они наслушались в подворотнях да в следственных камерах.
О настоящей лагерной жизни эта публика знает только то, что на поверхности. Как бомж о свободе. Ну, откуда простому работяге в лагере знать, какие огромные деньги крутятся в игре.
Он только слышит, что где-то, кого-то зарезали, избили или опустили.
А понять ничего не может.
На свободе тоже мало кто о картах знает и думает, что этого вообще нет.
Так вот именно Вася Донченко, двадцатисемилетний киевлянин, предостерёг меня двадцатилетнего оболтуса от позёрства, блатовства, карт, водки, наркотиков и прочих вульгарных и киношных атрибутов лагерного быта.
– Постарайся быть, а не казаться. Но за это «быть» ты должен отвечать своей жизнью. И ничем другим. В любой момент. Иначе твои потуги ничего не стоят. Никого и никогда не сгибай и не унижай, но и сам никогда не сгибайся.
Я запомнил это правило на всю свою последующую жизнь, которое, впрочем, относится не только к лагерю.
Читателя может возмутить моё постоянное сравнивание вольной и лагерной жизни, вольных людей и зэков. Но особой разницы я никогда не замечал.
Во-первых, между человеком, избившим жену или прохожего и человеком, получившим за это срок, разница невелика. Человеком, давшим взятку, и посаженным за взятку, тоже. А кто из нас не давал взяток? Или не дрался?
А профессиональных преступников за двенадцать лет я почти не видел.
Преступная мораль, повадки и тюремный фольклор распространены и на воле. Блатных словечек и песен в последующей жизни я слышал, едва ли, не больше, чем в лагере. А уж с пьянством, хулиганством, воровством, ложью и предательством на свободе обыватель сталкивается многократно больше.
Ну а о жизни на воле не по закону, а по понятиям и говорить не приходится. Так что мои аналогии и сравнения вполне осознанны и обоснованы.
Другое дело, что ответственность в лагере и жёстче и неотвратимей. В этом основное отличие. Спрятаться негде.
Итак, Васю отправили на тюремный режим.
Меня же, после неудачного побега и ранения, жизнь так закрутила, что я оказался на севере до конца своего срока.
Но помнил я о Василии Даниловиче Донченко всегда, и эта память была для меня одним из немногих жизненных ориентиров, которые сделали из меня уважаемого и ответственного человека.
Я был уже руководителем лесобиржи, когда, работающий в «пожарке», мужик из западной Украины, по имени Адам, спросил меня не тот ли я Марк, который бежал с друзьями на машине из карьера в Шепетовке.
