Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Царская Россия участвовала в Гаагской конвенции. В течение пяти лет после революции Россия находилась в стороне от семьи народов и не была никем признана. В 1923 г. состоялись переговоры с целью признания России. Основная проблема состояла в том, что Советы отказались взять на себя ответственность за обязательства царского режима, особенно царских долгов. В конечном итоге Чичерин, советский министр иностранных дел, издал заявление, что СССР пересмотрит все царские обязательства в свете clause rebus sic stantibus (оговорка неизменных обстоятельств, дающая одной договаривающейся стороне или нескольким основание для одностороннего расторжения договора в случае серьезного изменения обстоятельств, которые обусловливали заключение договора и его действие; является не нормой, применяемой в договорной практике государств, а экстраординарным коррективом, используемым в особо исключительных случаях. – Пер.) и реконструирует те обязательства, которые могут быть приемлемы в новых обстоятельствах, сложившихся в результате революции. Заявление было принято и послужило основой для признания Советов. Затем Советы издали декрет, устанавливавший процедуру реконструкции обязательств. По декрету от 16.02.1925 были реконструированы некоторые положения Гаагских конвенций, в частности те, что касались плавучих госпиталей и ведения боевых действий на море. 4-ю Гаагскую конвенцию о законах и обычаях сухопутной войны они не реконструировали. Я процитировал ведущего советского специалиста в международной политике, Е. А. Коровина (видный советский ученый-международник, доктор юридических наук, профессор, член-корреспондент АН СССР, член Постоянной палаты третейского суда, Международного совета социальных наук при ЮНЕСКО, президиума Международного фонда им. Г. Гроция, Комитета экспертов при МОТ, вице-председатель Советской ассоциации международного права. – Пер.), который утверждает: «Вышеупомянутые законодательные акты косвенно отрицают обязательность остальных соглашений, касающихся правил ведения войны, подписанных дореволюционной Россией», что и в самом деле выглядит разумным.
Причины, по которым СССР отказался реконструировать Гаагскую конвенцию о законах и обычаях сухопутной войны, также очевидны. Эти правила не соответствовали советской военной концепции. Конвенция предполагала, что гражданское население не должно принимать участия в боевых действиях. Советы считали долгом каждого гражданина сражаться, вне зависимости от того, военный он или нет. Они предусматривали, что оккупант, за исключением случаев полной невозможности, должен признавать законы, существующие в оккупированной стране. Советская концепция мировой революции коренным образом противоречила законам буржуазного общества, которые предполагали неприкосновенность частной и общественной собственности. У Советов не имелось ни малейшего намерения уважать капиталистическую собственность. Гаагские положения по сути своей оказались фундаментально противоположны советским революционным идеалам. Революция настолько изменила обстоятельства, что гаагские положения стали неприемлемыми для России, и, таким образом, Россия более не была связана обязательствами.
Выдвинутые обвинением аргументы поднимали новые вопросы. Они утверждали, что Гаагская конвенция предусмотрела процедуру, которая должна была быть принята любой нацией, желающей выйти из конвенции и что СССР не завершил эту процедуру. Ответ заключался в том, что требования по выходу из конвенции являлись частью самой конвенции, и что Россия не считала себя участником какой-либо из частей этой конвенции. Она не проходила процедуру по выходу из военно-морских конвенций, однако посчитала необходимым реконструировать их. Перед СССР не стоял вопрос выхода из конвенции, поскольку он никогда не считал ее обязательной для себя. Обвинение также настаивало, что, когда Россия вступила в Лигу Наций, она приняла на себя ответственность за соблюдение своих международных обязательств. И тут снова возникал вопрос. Россия не рассматривала 4-ю Гаагскую конвенцию в числе своих международных обязательств. Будь это не так, то она реконструировала бы ее точно таким же образом, как и остальные. Если бы вступление СССР в Лигу Наций рассматривалось как реконструкция царских обязательств, то тогда Советам пришлось бы выплачивать царские долги.
Обвинение также представило коммюнике, отправленное СССР Германии через Швецию 19.07.1941 с предложением соблюдения Гаагской конвенции в той мере, в какой согласятся соблюдать ее немцы. Обвинение настаивало, что это автоматически приводило в действие Гаагскую конвенцию, вне зависимости от согласия немцев. На самом деле это обращение, в соответствии с советскими законами, не реконструировало соглашение, как и не находилось в строгом соответствии с положениями Гаагской конвенции. Кроме того, я отметил, что невозможно изменить правила, если игра уже началась. Гаагская конвенция действует в интересах страны, подвергшейся вторжению. Когда Россия вторглась в Финляндию, она не признавала конвенцию. И теперь, когда сама подверглась вторжению, не имела права требовать для себя ее преимуществ.
Немцы отклонили русское предложение. Я считаю, что это произошло потому, что предложение было лицемерным.[108] Совершенно очевидно, что русские не придерживались никаких законов войны. Когда немцы навели справки через Болгарию, намерены ли русские соблюдать хотя бы ту часть конвенции, которую они реконструировали, и отнестись должным образам к плавучим госпиталям на Балтике, русские ответили отказом. Но в любом случае Манштейн не был проинформирован о русском предложении и немецком отказе, поэтому непонятно, откуда он должен был знать о незаконности тех приказов Верховного главнокомандования, которые не соответствовали Гаагской конвенции.
Параграф 7 нашего Наставления по военно-судебному производству гласит: «Следует подчеркнуть, что законы международного права применимы только к военным действиям между цивилизованными странами, где обе стороны признают и готовы выполнять их».
С какой стороны ни посмотреть на этот вопрос, совершенно очевидно, что ко времени прибытия Манштейна в Крым ни одна из сторон не собиралась выполнять положения Гаагской конвенции. Но даже если бы они попытались это сделать, то потерпели бы неудачу.
Я закончил свое выступление словами, которые потом часто цитировали:
«Политической целью данного процесса являлось вынесение приговора репутации германской армии и ее выдающемуся командующему.
Это не увенчалось успехом.
Когда мы столкнулись с вермахтом в Африке, Италии и Франции, мы обнаружили, что это достойные солдаты. Что касается меня, то я рад. Если потребуется защищать Западную Европу, то эти благородные солдаты должны стать нашими товарищами.
Сэр, не во власти победителей выносить приговор репутации побежденного.
Манштейн есть и останется героем своего народа. Он был архитектором его побед и Гектором в его поражении, человеком, командовавшим при отступлении, когда сердцем и душой чувствовал, что «Троя должна пасть». И теперь, перед этим судом, он бесстрашно выдержал свой последний бой за честь армии, которой служил, и за честь тех солдат, которые погибли под его командованием. Увенчаете ли вы его венцом мученика или нет, он останется примером всего лучшего, что есть в немецком характере, – отваги, стойкости и того, что римляне называли gravitas (здесь в смысле качества, присущие выдающейся личности. – Пер.), чему у нас нет адекватного названия.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
