Путь от Парижа до Гамбурга прерывался лишь остановками, где я так и не выходил, а на заднем плане — сигаретами и тому подобным.
Клуб самоубийц ломился от посетителей. Здесь присутствовали все постоянные члены, а также Эмми, Джейми и масса ученых и техников из Центра. Я обнес их подносом с бутербродами, старательно избегая Джулиана Карра, представлявшего “Бьюкэнен” и выражавшего соболезнования от лица компании. Еще он посматривал на Джейми, который пытался убедить секретаршу Центра миссис Кавендиш, что снимок легких Тео, если встать поближе и скосить глаза, на самом деле является скрытым трехмерным изображением краснокожего индейского вождя. За ними Уолтер спорил с Эмми. Он отказывался передавать бутерброды.
— Я на глазах дряхлею, — возмущался он.
Ланди Фут уламывал людей с чайными чашками попробовать капельку хереса, а Джулиан Карр теперь смотрел на меня поверх головы Джейми.
Откуда ни возьмись появился совершенно здоровый Тео. Он улыбался во всю ширь закрытого рта, отвоевывал себе местечко и выплясывал замысловатую джигу, состоявшую из аккуратных скачков и частых прыжков.
— Тео, — сказал я, — прекрати немедленно.
— Почему?
— Ради бога, это же твои собственные похороны.
— Вот именно, — сказал он, перемещаясь влево, прыгая вправо. — Это лучший способ пообщаться с людьми внизу.
И часа не прошло, как мы вернулись с дневной службы в крематории, а я уже выкурил 27 сигарет. Я целый день не ел, и у меня сильно кружилась голова.
Теперь Тео стоял рядом со мной. Хотя он был всего лишь галлюцинацией, вызванной избытком никотина, я не хотел грубить.
— Ну, — сказал я, — как там на небесах?
— Не жалуюсь.
— Боженька курит?
— Я что-то не заметил. Осторожно, — сказал он. — К нам приближается бяка.
— Грегори.
— Джулиан.
— Мои глубочайшие соболезнования от лица “Бьюкэнен”.
— Бутерброд?
— Я не мог не заметить, — сказал Джулиан.
— Знаю, — сказал я, — много сыра и мало ветчины.
— Что ты, кажется, слишком много куришь.
— Такой день, — сказал я. — Это помогает мне держаться.
— Конечно, я понимаю, — сказал он. — Но, может, тебе стоит немного сбавить обороты, самую малость?
— Спасибо, Джулиан. Ты хороший человек.
— Возможно, сейчас для этого не лучшее время, — сказал он и оглянулся. — Но твой новый контракт уже готов.
— Потом, — сказал я и пошел предлагать бутерброды медику-исследователю, которого знал по Центру.
Я закурил еще одну сигарету. Голова закружилась, и я уселся в кресло у стены.
— Он только об одном и думает, — сказал Тео. Он устраивался поудобнее на подлокотнике рядом с любимой пепельницей Уолтера. — Ему не понравится, если ты бросишь.
Я чуть не поперхнулся дымом:
— Я не собираюсь бросать.
— Как скажешь.
— Я за сегодня уже выкурил столько, сколько никогда за день не курил. Это не значит, что я собираюсь бросить.
— Закури еще одну, — сказал Тео. — А то я что-то рассеиваюсь.
Я закурил еще одну. Теперь у него появился загар. Тео был в белом халате, а на плече его сидел Бананас и смотрел на мою сигарету зелеными глазищами.
— По-моему, со мной все в порядке, — сказал я.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что прохожу полный медицинский осмотр дважды в неделю.
— А, тогда все ясно, — сказал Тео.
— О чем ты?
— Думаешь, — сказал он, — если бы у тебя что-то было, тебе бы об этом сказали?
— Грегори!
Это была Эмми — она протягивала мне чашку чая. Она хотела знать, все ли со мной в порядке. “Все хорошо”, — сказал я, хотя мог умирать от рака легких и сердечных заболеваний, а мне бы, разумеется, ничего не сказали. Я почувствовал тупую боль в груди рядом с сердцем. Не раскисай, парень.
— Эмми, — сказал я, слегка запаниковав, — у тебя бывает ощущение, что Тео до сих пор среди нас?
— Конечно, — сказала она, — постоянно.
Она хотела сообщить мне, что Джулиан Карр затеял спор с доктором Хеккетом по поводу римлян, и я пообещал ей их утихомирить. Я взял стакан хереса у Ланди Фута и отыскал Джулиана, угрожающе нависшего над доктором Хеккетом.
— Его второе имя — Бомбаст, — сказал я, поправляя их и увлекая Джулиана за собой.
Он сказал:
— Что это за игры у тебя? Пока ты сидел в углу, ты выкурил минимум три сигареты. Я видел.
— Это скорбь, — сказал я, — и нервы. Прости, Джулиан. Это больше не повторится.
Я оставил его на попечение Эмми, поскольку хотел кое-что уладить с Тео, и, надеюсь, в никотиновой дымке вечера достаточно убедительно изображал нормального человека. Я раздавал бутерброды, клал сахар в чай, подносил зажигалку к незажженным сигаретам. Если я не всегда понимал ход разговора, то лишь потому, что концентрировался на Тео, а чтобы он сохранял четкость, мне приходилось постоянно держать зажженную сигарету либо в пальцах, либо во рту.
— Я не бросаю, — сказал я ему. — Тогда Джулиан меня и на пушечный выстрел не подпустит к однодневным международным соревнованиям.
— Ты на них все равно никогда не ходишь.
— Никакой оперы. Никаких мотоциклов. Я потеряю источник дохода.
— Это всего лишь деньги.
— Практические последствия немыслимы.
— Непредсказуемы.
— Неописуемы, — сказал я. — Даже и думать об этом не хочу.
Но Тео настаивал, что я не могу жить дальше в уединении. Надо двигаться вперед. Внимательно слушая, я курил “Кармен” одну за другой, но его голос все не унимался. Брось курить, говорил он, познакомься с новыми людьми, и все шло хорошо, пока я не закурил 37-ю сигарету за день, которая оказалась лишней. Мне стало нехорошо, и хотя Тео еще говорил, я вышел наружу подышать. Я стоял у подъезда и глубоко вдыхал — казалось, это помогало. Я уже собрался прогуляться к воротам и обратно, когда Джулиан положил руку мне на плечо.
Он развернул меня лицом к себе, а затем выбил пачку “Кармен” у меня из руки. Едва она упала на землю, он на нее наступил. Затем наступил еще раз и растер подошвой, хотя внутри оставалось еще три сигареты, включая и ту, что я всегда приберегал напоследок, перевернув на удачу вверх ногами. Джулиан сказал:
— 20 сигарет в день. Ты знаешь правила.
— Извини, — сказал я. — Мне надо сесть.
— Что насчет контракта?
— Порядок, — сказал я. — Я его подмахну.
Меня еще пошатывало. Тео и Бананас маячили за спиной Джулиана, а я смотрел на них, и в моем мозгу звучало единственное слово. Совет. Тео прошептал через плечо Джулиана: “Не бойся”.
