Марта
Август 2012
День, когда Марта Винтер решила разрушить свою семью, начался обыкновенно, как всякий другой день.
Проснулась она рано. Она всегда просыпалась рано, а в последнее время ей вообще не спалось. Этим летом она к пяти часам утра чаще всего бывала уже одета: слишком много было такого, о чем требовалось подумать. Не имело смысла валяться в постели.
В это конкретное утро Марта проснулась в половине пятого. Глаза открылись, пришли воспоминания, и подсознание явно усвоило грандиозность того, что она собралась совершить. Марта села, потянулась и ощутила тупую боль в костях и острую – в колене. Она надела старый шелковый розовый халат с рисунком из павлиньих перьев и тихонько прошла по спальне. При этом, как водится, наступила на скрипучую половицу и, как водится, бесшумно закрыла за собой дверь.
Дэвида не было. Марта могла по пальцам пересчитать те ночи, когда они не спали вместе, и эта ночь была из таких. Дэвид уехал в Лондон, чтобы присмотреть за подготовкой выставки, и Марта собралась осуществить свой план сегодня, пока он не вернулся и не сказал ей, что она не права.
В конце августа солнце еще всходило рано над холмами, окружавшими Винтерфолд. Пышные кроны деревьев рассеивали оранжево-розовый свет. «Скоро, – словно бы шептали листья, когда ветер шевелил их по ночам, – скоро мы высохнем и умрем; все когда-то умирает». Да, кончалось лето, и Большая Медведица по ночам появлялась на западе. В вечернем воздухе уже стояла прохлада.
Не потому ли, что скоро осень? Или потому, что скоро ее восьмидесятый день рождения? Что с такой силой подталкивало к тому, чтобы сказать правду? «Наверное, – подумала Марта, – дело в выставке». «Война Дэвида Винтера» – вот как она будет называться. Дэвид сказал, что в Лондон едет из-за выставки – встретиться с галеристами и просмотреть старые рисунки.
Но Марта знала, что это ложь. Она хорошо знала Дэвида и всегда понимала, когда он врет.
Вот из-за чего все началось. Кто-то в какой-то лондонской галерее решил, что настало время устроить такое шоу, – решил, плохо понимая, какой вред это принесет. Мол, прошлое умерло и похоронено, от него теперь не будет никакого зла. «А помните, у Дэвида Винтера были неплохие работы – виды разбомбленного Лондона?» – «Дэвид Винтер? Тот, что рисовал комикс «Уилбур»?» – «Он самый». – «Вот это да! Понятия не имел, старина. А откуда он родом?» – «Из Ист-Энда, кажется. Да он не только мультяшных собачек рисовал и прочую муру». – «Отличная мысль. Напишу ему, спрошу».
И планы были составлены, и все завертелось. Правда неизбежно должна была явить себя миру.
Каждое утро Марта заваривала себе чай в чайнике. И при этом напевала. Она любила петь. Кружку она всегда брала одну и ту же – из корнуэльского фаянса, с синими и белыми полосками. Марте нравилось обхватывать горячую кружку скрюченными пальцами. Теперь у нее было время пить чай галлонами, а чай Марта любила крепкий. «Крепкущий» – как называла его Доркас. Славное сомерсетское словечко, Марта узнала его во время войны. Ей было семь, когда их эвакуировали в Бермондси. Четверо ребятишек в одной комнате. В войну жизнь и смерть выпадали так же случайно, как, скажем, складывалась судьба мухи – прихлопнут ее или промахнутся. В один прекрасный день Марту просто-напросто впихнули в поезд, а на следующее утро она проснулась в незнакомом доме с деревьями за окном. С таким же успехом можно было оказаться на луне. Марта тогда спустилась по лестнице в слезах и увидела Доркас, сидевшую за столом.
– Чашку чая, детка? Вкусного, крепкущего, а?
Как это было давно!.. Марта выпила первую кружку чая и разложила на столе ручки и гладкую кремовую бумагу, готовясь к тому моменту, когда сможет начать писать.
Сколько уже прожито в этом чудесном доме, где каждый дюйм устроен с заботой, переделан с любовью. Сорок пять лет! Поначалу Марта думала, что им не справиться. Когда они увидели этот дом, картина возникла жуткая: половицы сгнили, викторианские деревянные панели были покрыты зеленой краской, а сад представлял собой огромную кучу компоста – правда, это был не навоз, а гора подгнившей мульчи.
– Не получится, – сказала Марта Дэвиду. – У нас не хватит денег.
– Я заработаю, Эм, – сказал он ей. – Что-нибудь придумаю. Мы должны жить здесь. Это знак.
Дети весело прыгали, держа родителей за руки. Малышка Флоренс возбужденно скакала, как обезьянка, и что-то невнятно бормотала. Билл подбегал к окнам и выглядывал наружу.
– Смотрите, смотрите! Вон там большущая дохлая крыса валяется, и ее кто-то пытался сожрать! Да смотрите же!
Даже у Дейзи глаза загорелись, когда она увидела, сколько вокруг места – а значит, Уилбуру будет где побегать.
– А деньги-то у вас есть? – спросила Дейзи обеспокоенно. Марта знала, что Дейзи слышит все.
Дэвид взял дочку на руки.
– Я заработаю денег, моя крошка. Заработаю. Разве не стоит заработать на такой дом?
Марта навсегда запомнила то, что Дейзи сказала потом. Она вынудила отца поставить ее на землю и, строптиво скрестив руки, заявила:
– Мне тут не нравится. Слишком красивенько. Пошли, Уилбур.
Марта и Дэвид с усмешкой переглянулись.
– Мы все-таки будем жить здесь, – сказала она, чувствуя прикосновение яркого солнца к макушке. У нее за спиной весело перекликались дети.
Дэвид улыбнулся.
– Даже не верится. А тебе?
– Скажем им почему?
Муж поцеловал Марту и нежно погладил ее щеку.
– Думаю, не стоит. Пусть это будет наш секрет.
Тогда денег у них не было, а теперь, разумеется, были. Дэвид придумал пса Уилбура и девочку Дейзи, которой казалось, что она понимает собачий язык. Сейчас практически в каждой семье есть книжка комиксов и кухонное полотенце с изображением Уилбура. А тогда, до Уилбура, у Винтеров мало что было, кроме друг друга. Только Марта и Дэвид знали, через что им пришлось пройти, чтобы оказаться в тот жаркий день тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года на лужайке перед этим домом и решить, что они купят Винтерфолд.
Она не забыла ничего – ничего из того, что случилось раньше этого дня и потом. Не забыла тех секретов, которыми обрастает каждая семья. Одни из этих секретов были маленькими – крошечные нескромности, неприметные шуточки. Другие были большими, слишком большими. Такими, что Марта больше не могла их терпеть.
