Виктория хорошо помнила этот дом, словно покинула его лишь вчера. Он не был красивым. А теперь, с облупившейся краской и посеревшими от непогоды досками, выглядел совсем уныло. Глаз радовала только веранда, окаймлявшая две стороны, и раскидистые клены и вязы, защищавшие от палящего полуденного солнца.
На дворе не было видно ни души. Забор, когда-то ограждавший небольшой дворик и охранявший ее цветничок и маленькую лужайку от коров, полностью исчез. Только кораль выглядел достаточно исправным.
– Тут все немного запущено, – произнес Тринити, явно думая о чем-то другом. – Дом простоял пустым два года, когда я его купил.
– Ты собираешься сохранить его?
– Не знаю. Я купил его просто так, из прихоти. К несчастью, я не оценил, во что обойдется привести все в порядок. Боюсь, что единственный способ поддержать ранчо, пока стадо не станет прибыльным, – это вновь заняться старательством.
– А как же коровы, которых мы видели на въезде?
– Не знаю. Спрошу об этом у Уорда.
Они подъехали к сараю, и из его темной глубины вышел высокий худощавый мужчина. Одежда на нем сидела мешком, но он был умыт и чисто выбрит. Из-под шляпы выбивались почти белые волосы. Большие пальцы его мозолистых рук были засунуты за пояс брюк. По выражению его лица Виктория поняла, что он не знает, как воспринять появление хозяина, да еще с какой-то женщиной.
– Что здесь делают коровы Бена? – поинтересовался Тринити.
– И вам доброе утро, – откликнулся Уорд с легкой улыбкой, едва тронувшей его губы. – Надеюсь, у вас было хорошее путешествие.
– Ладно, ладно. Ну, плохие у меня манеры, – пожал плечами Тринити, улыбка вернулась и к нему. – Ты знал это, когда подписывал договор, так что не жди внезапного улучшения.
– Дом не в лучшем виде, мэм, но от солнца вас укроет. Я.буду рад помочь вам спешиться.
– С удовольствием приму вашу помощь, – ответила Виктория, довольная тем, что все друзья Тринити относятся к нему уважительно и не обращают внимания на его репутацию.
Тринити послал своего коня между Викторией и Уордом.
– Никто никуда не пойдет, пока ты не ответишь на мой вопрос.
– Мне, пожалуй, лучше ему ответить, мэм, а то он продержит нас здесь, пока кто-нибудь не свалится от солнечного удара. Ему-то что, а у меня, если долго стою на солнце, кружится голова.
– Наверное, у меня кружилась голова, когда я решил, что ты можешь быть управляющим, – кивнул Тринити. – Ты такой же, как Бен. Ваша парочка заговорит кого хочешь. Так что делают здесь эти коровы?
– Он сказал, что привел сюда коров, потому что нечего тебе было сажать их ему на шею. Слишком много заботы держать их в стороне от оврагов, находить для них воду, прогонять скотокрадов и кугуаров.
– Тогда он должен был их продать.
– Сказал, что с этим тоже много хлопот.
– Поэтому он перегнал их на расстояние нескольких сот миль через одну из худших пустынь в стране.
– Бену пустыни нипочем. Сказал, что ему они очень даже нравятся, если нет дождя.
У Тринити был такой вид, будто он готов свернуть шею своему управляющему.
– Я отдам ему половину денег, когда продам этих коров.
– Он так и думал, что ты это скажешь. Велел передать тебе, что открыл в банке счет на твое имя.
– Я отдам ему наличными.
– Сказал, что закопает их у тебя под крыльцом.
Тринити расхохотался:
– Получается, что я все-таки завел себе стадо. Теперь мне нужно раздобыть денег, чтобы привести в порядок постройки.
– Не возражаешь, если, пока ты будешь их искать, я заберу маленькую леди с солнцепека?
Тринити спрыгнул с коня и протянул руку Виктории, помогая ей спешиться.
– У этой маленькой леди есть имя. Она Виктория Дэвидж. Убийца, за которой я отправился, чтобы вернуть ее в Бандеру на виселицу. – И добавил, видя растерянность в глазах Уорда: – Я сделал ошибку. Она невиновна.
– Но ты все равно привез ее сюда?
– Она настояла. – Тринити рассмеялся, глядя на недоверчивое лицо Уорда. – Мисс Дэвидж решила, что пришла пора покончить со злосчастной неразберихой раз и навсегда. Она побудет здесь, пока я отыщу человека, который может доказать, что она не убивала своего мужа. Бен уже отправился на его поиски.
– Куда он поехал?
– В Увальде. Я должен встретиться с ним там через три дня. Он разыскивает Чока Джиллета. Слышал о таком?
– Нет.
– Как поживает Дьябло?
– Вредный, как всегда, – покачал головой Уорд. – Сам посмотри.
Тринити повел Викторию в сарай к стойлу у дальней стенки. Прохладный полумрак был очень приятен.
– Почему ты держишь коней в сарае? Отец никогда так не поступал.
– Мы держим внутри только Дьябло. Он жеребец и нападает на всех лошадей мужского пола, будь то жеребец или мерин.
От громкого посвиста у Виктории заложило уши. Великолепный вороной жеребец в дальнем стойле недовольно стучал копытом.
– Он дикий?
– Нет, просто сердитый. Я выиграй его у игрока, который сам выиграл его у какого-то конезаводчика с Востока. Он чуть не забил его до смерти, пока я его не забрал. Он позволяет мне положить на него седло, но буквально безумеет, если кто-нибудь пытается на него сесть.
– Что ты будешь с ним делать?
– Приручу его. Надеюсь.
– А если не сможешь?
– Пущу на племя. Я заработаю состояние, продавая жеребят от него. Не подходи слишком близко. Он кусается.
– Ты ведь не укусишь меня? Правда? – промурлыкала Виктория, обращаясь к жеребцу. – У меня был такой же, как ты. Только он любил, чтобы я на нем скакала. Я ездила на нем каждый день.
Тринити стоял напряженно, готовый оттащить Викторию от Дьябло. Однако, к большому его удивлению, голос Виктории, казалось, успокоил жеребца. Она даже протянула к нему руку сквозь решетку. Дьябло попятился, но не попытался на нее напасть!
– Кажется, у тебя есть особый подход к лошадям, – промолвил Тринити. – Он ведь не подпускает к себе никого, кроме меня.
– Он не злой, – проговорила Виктория, отступая от стойла. – С ним просто очень плохо обращались. Если будешь приручать его медленно, он научится тебе доверять.
– Я это и делаю, – кивнул Тринити, выходя с ней из сарая. – Но он отнесся к тебе лучше, чем к кому бы то ни было. Возможно, ты сумеешь мне помочь. Это займет твое время, пока меня не будет.
Они не обсуждали его отъезд, и Виктория вдруг поняла, что они вообще ничего не обсуждали. За исключением смертного приговора, нависшего над ее головой, они разговаривали лишь о вещах совсем малозначительных.
