А дальше со сказочной быстротой пошло все хуже и хуже.
Мистер Ривз теперь уже не отваживался показаться на площади Святого Марка, ибо на него тут же, подобно коршуну, налетал кто-нибудь из троицы (можно было подумать, что они установили там пост и по очереди несут дежурство) и тотчас принимался донимать его «Обозрением», весьма недвусмысленно давая понять, что две тысячи фунтов были им твердо обещаны. Только долголетний опыт всей деловой жизни мистера Ривза помог ему не попасться окончательно в расставленные силки. Как он ни уклонялся, какие ни приводил отговорки и доводы, все тонуло в потоке велеречивых словоизвержений. Мистер Ривз лег спать измученный, в крайне раздраженном состоянии духа.
Утренняя почта доставила миссис Ривз изрядное количество светских приглашений — результат деятельности «нашего общего друга — миссис Роберт, которая в таком восторге от вас». Миссис Ривз тоже была в восторге. В еще больший восторг привело ее приглашение мистера Филбоя приехать всем семейством «провести в моей маленькой вилле в Маламоччо субботу и воскресенье». Приглашение на настоящий уик-энд к знаменитому Филбою! Но мистера Ривза это отнюдь не привело в восторг, он был смущен и основательно встревожен. Как, черт побери, выпутаться из создавшегося положения? В одиннадцать часов на пороге отеля снова возник мистер Роберт с новым досье и новым запасом льстивых уговоров. Перед завтраком явился синьор Пайдерини с красивыми венецианскими бусами для Марсель. Эти бусы, пояснил он, один его приятель, гондольер, обнаружил под ковриком гондолы, после того как отвез на вокзал некую графиню, имя и адрес которой остались неизвестны. Не сдавать же их в полицию!
После завтрака мистер Ривз почувствовал, что силы его иссякли, а тревога возросла до предела. Под тяжким грузом всех этих знаков внимания ему уже начинало мерещиться, будто он и в самом деле пообещал эти две тысячи фунтов. Две тысячи фунтов! Мистер Ривз покрылся холодным потом с головы до пят при одной мысли, что он может лишиться такой значительной суммы, — в сущности, всего своего годового дохода. Он от души проклял свою изобретательскую жилку, понудившую его, шутки ради, заварить всю эту кашу с розыгрышем. К несчастью, изобретательская жилка оказалась бессильной перед сложившимися обстоятельствами и не могла указать ему никакого выхода. Мистер Ривз отчетливо понимал: даже напиши он мистеру Роберту сейчас открыто и прямо, что его затея совершенно бессмысленна и рассчитывать на чековую книжку мистера Ривза абсолютно бесполезно, это лишь удвоит их старания, преподношения, убеждения, мерзкие назойливые визиты… Выход был только один.
— Мамочка, — в чрезвычайном возбуждении заявил мистер Ривз, — мы должны тотчас покинуть Венецию, сегодня же.
Пораженная миссис Ривз, вытаращив глаза, уставилась на мужа.
— Но почeму? — спросила она.
— Потому что я так сказал, — отрезал мистер Ривз.
— Это еще не причина.
— Я хочу убраться отсюда и от этих, будь они трижды прокляты, визитеров, которые преследуют и изводят меня…
— Но позволь, — запротестовала миссис Ривз. — Марсель и я приглашены сегодня вместе с миссис Роберт к леди Мэннингтри на чай.
— Придется вам отказаться.
— Как можно отказаться от встречи с такими людьми, Джон! А завтра мы приглашены к консулу.
Если бы даже миссис Ривз имела в виду консула древнеримской империи, извлеченного из гробницы с единственной целью содействовать этой даме в ее светских успехах, то и тогда, вероятно, она не смогла бы произнести сей титул с большим благоговением.
— Плевать я хотел на консула, — грубо сказал мистер Ривз. — Ступай уложи чемоданы и скажи Марсель, чтоб она тоже собиралась, а я пойду займусь всем остальным.
Миссис Ривз в полном расстройстве всплеснула руками.
— Ты совершенно невозможен, Джон, — жалобно воскликнула она и добавила ревниво: — Почему такой внезапный отъезд? Может быть, опять эта женщина?…
— Боже милостивый! Нет! — раздраженно воскликнул мистер Ривз. — Не будь идиоткой.
— Тогда почему должны мы уезжать? Именно сейчас, когда только что свели знакомство с такими выдающимися людьми.
— Хм, — промычал мистер Ривз. — Выдающимися, чтоб мне сдохнуть! Эта распрекрасная шайка твоих высокопоставленных друзей пыталась меня подпоить и выудить пару тысчонок из моего кармана. И они не отстанут ни на минуту, пока не добьются своего или не доведут меня до умопомешательства.
— Я не понимаю, о чем это ты? — надменно произнесла миссис Ривз.
— И никогда не поймешь, — нелюбезно сказал мистер Ривз, — но это ничего не меняет. А теперь перестань спорить, ступай и вели Марсель собираться в дорогу.
Но миссис Ривз все же продолжала еще некоторое время спорить, и мистер Ривз и в самом деле едва не лишился рассудка, напрасно пытаясь растолковать ей положение вещей. Он видел, как уютные, спасительные вагоны, пыхтя, отходят от венецианского вокзала… без него. Он видел себя жертвой дальнейших бесконечных преследований. Терпение его лопнуло, он выбранился, оскорбив нежные чувства миссис Ривз, и она разрыдалась, а он должен был утешать ее и приносить извинения. Все это было поистине кошмарно, особенно в такую жару. Мистер Ривз весь взмок, как кочегар у пароходной топки.
Наконец миссис Ривз, жалобно всхлипывая, заявила, что, конечно, если он решительно настаивает на отъезде, то долг повелевает ей повиноваться, но куда же они поедут?
Мистеру Ривзу это было решительно все равно: куда угодно, куда угодно! Лишь бы подальше от Роберта, Филбоя и Пайдерини, при одном воспоминании о которых мистер Ривз закипал неистовой, но бессильной злобой.
Единственное место, куда еще можно было бы поехать, заявила миссис Ривз, — это Канн, но и там сезон начнется не раньше как недели через две.
Мистер Ривз тотчас ухватился за это предложение. Впрочем, назови миссис Ривз не Канн, а Тимбукту или Тибет, он в его теперешнем настроении и за это, вероятно, ухватился бы. Мистер Ривз стремглав бросился в агентство Кука за деньгами и билетами, написал письма всему трио, оповещая о внезапно возникшей необходимости покинуть Венецию и о том, что он с прискорбием вынужден отказаться от какого бы то ни было участия в «Обозрении»; а затем распорядился, чтобы дары синьора Пайдерини — «граппа» и бусы — были возвращены сему бескорыстному даятелю. После чего под покровом темноты, окутанные, словно плащом, густым облаком жалобных стонов и вздохов миссис Ривз, они покинули Венецию и сели в миланский экспресс, направлявшийся к французской границе…
Путешествие было долгим, утомительным и далеко не веселым. Марсель поначалу была еще, как всегда, рассеянно-оживлена при мысли о морских купаниях на курорте, где лучше понимают законы цивилизованного флирта, но уныние родителей заразило и ее. Миссис Ривз держалась с видом терпеливой страдалицы и плохо скрытым негодованием жертвы чудовищного произвола, — казалось, ее везли не в поезде, а в расшатанной двуколке на гильотину, чтобы отрубить ей голову по несправедливому приговору фанатиков Революционного трибунала; она вся кипела при мысли о нанесенной ей обиде и почти всю дорогу молчала, а если и произносила что-либо, то лишь тоном слащавого укора. Снова, в который раз, по милости своего бесчеловечного супруга, из-за его пустого каприза и неумения ладить с людьми, а быть может, и чего-то еще похуже, ее тащат неведомо куда, причем именно в тот момент, когда перед ней открывались такие горизонты, такая возможность блеснуть в свете! И вот теперь она уже никогда не увидит садов леди Мэннингтри, не попадет в общество странствующих знаменитостей, званых на чай к консулу! И как только мог Джон так напиться, что пообещал две тысячи фунтов, которых не в состоянии дать!… Да и почему, собственно, не может он раздобыть эти две тысячи фунтов? Надо полагать, что мужчина, навеки связавший свою судьбу с женщиной чувствительной и утонченной, взял на себя при этом известные обязательства и должен быть готов к подобного рода жертвам.
