Улица Жуиф начиналась от перекрестка, и нужный им дом располагался в самом дальнем ее конце. Разрыв теперь сильно сократился. Три пары бежали за ними по пятам: д'Энгиен со своим братом Конде; брат Тома Эрскина Артур с Клодом де Гизом, герцогом д'Омалем; и Сент-Андре, напарником которого был Лоран де Женстан. Чуть поодаль бежали две другие пары, а позади, двигаясь покорно, по инерции, тащились еще четверо: либо им не удалось взобраться на чердак, либо они не сумели расшифровать послание. Только они теперь и несли факелы; те, кто вел гонку, следуя примеру Тади Боя, предпочли довериться темноте. Не зная ключевого слова, какое запомнили их более счастливые соперники, они не имели никаких шансов на победу и бежали теперь из чисто спортивного интереса.
Зрители внизу бежали тоже, в их руках раскачивались фонари, дымились факелы; отовсюду слышались оскорбительные или подбадривающие крики. Оскальзываясь, подпрыгивая, Стюарт ни на что не обращал внимания. Вот какой-то кот, шипя, выскочил из-за угла — и лучник остановился, едва не задохнувшись от страха; в другой раз под ногой треснула черепица — и он весь застыл, ухватившись за водосток; черепица же заскользила вниз, упала на. мостовую и разбилась с мелодичным звоном.
— Боже правый, дорогой ты мой: поплевывать нам сегодня некогда! — воскликнул Тади Бой, пробегая мимо. Стюарт ухмыльнулся, собрался с духом и припустил следом.
А потом, на несколько минут опередив своих соперников, они стояли высоко на бельведере какого-то купеческого особняка: перед ними простиралась расселина шириною в двенадцать футов, отделявшая их от покатой крыши нужного дома; высоко над их головами вздымался ее гребень, украшенный лепниной, утыканный высокими дымовыми трубами; чуть ниже начинались недосягаемые водостоки, а еще ниже находилось единственное во всей стене окно. Окно было широкое, с узеньким балкончиком, и перила его оканчивались остриями. Крыша, на которой стояли Тади Бой и его напарник, шла под уклон, серебристо-голубая в лунном свете, и нависала над запруженной народом улицей. Можно было прыгнуть на другую сторону, однако противоположный скат казался слишком крутым: лучше и не пытаться.
Стюарт, вцепившись в печную трубу, тяжело дыша, заметил, что Тади Бой, стоявший с другой стороны, раздумывал недолго. Помогая себе руками, он заскользил по перекрывающим друг друга анжуйским черепицам к краю крыши, а там с бесконечными предосторожностями спустился с козырька. Ухватившись за водосточную трубу, он начал пробираться вдоль обшитого деревом фасада, и тень его заметалась по булыжной мостовой далеко внизу.
Стюарт последовал за ним. Он тоже спустился с крыши, встал на какую-то планку и сразу увидел то, что Тади Бой заметил еще сверху: окно, выходящее на расселину, которую им предстояло преодолеть, а при окне балкон. Чтобы до него добраться, следовало оставить водосток: несколько шагов нужно было пройти, опираясь лишь на неровности деревянной обшивки. Стюарт, широко раскинув руки, с замирающим сердцем увидел, как темная голова повернулась к нему; что-то сверкнуло. Тади Бой, вжимаясь в стену всем своим мягким телом, вытянул вперед необутую, в одном чулке, ногу, нащупал точку опоры и стал переносить туда свой вес. Еще раз сверкнул металл, послышался глухой стук, мелькнуло по-паучьи цепкое тело — и Тади Бой ступил на балкон. В лунном свете блеснула рукоятка ножа, глубоко засевшего в дереве: оллав оставил для Стюарта подспорье.
Годы летних военных кампаний, бесконечных охот, турниров на копьях и состязаний в стрельбе из лука телесно закалили лучника — настолько, насколько это позволяло его неуклюжее сложение и смятенный дух. Изгнав все посторонние мысли, он сосредоточился только на одном: добраться до балкона, а для этого нужно поставить ногу сюда, потом сюда, а потом сюда, точно так же, как делал Тади Бой. Мало того, лучник совершил кое-что еще — неделю, месяц, год назад такое даже не пришло бы ему в голову, — весь покрытый потом, он прижался к деревянной обшивке, выдернул нож и унес его с собою в последнем прыжке.
И вот он у цели. Окна открыты, ставни распахнуты настежь, а внутри, очень близко, женский голос возбужденно кричит:
— Ah! Ah! Assasin! Voleur![32]
— О пресвятые угодники: тише, тише, милая дама, — послышался веселый, пьяный говорок Тади Боя Баллаха. — Ибо на малейший ваш визг сбегутся еще восемнадцать человек — а зубы ваши в стакане на столике, волосы на столбике кровати, здравого же рассудка и вовсе нигде не сыскать… Мир дому сему и всем его обитателям. — На глазах потрясенного Стюарта он появился на балконе: ореол каштановых локонов над черной кудлатой головой и под мышкой — огромный свернутый гобелен.
Толпа, бегущая по улицам, теперь достигла и этого дома. Поднимая факелы, люди стояли на мостовой и пристально вглядывались в ночную тьму. Ткань захлопала на ветру, развернулась и с треском зацепилась за острия балконной решетки. Тади держал за один конец, и лучник, то на четвереньках, то ползком, по этому мягкому, провисающему мосту перебрался на нужный балкон, а темные, скачущие силуэты соперников уже показались на фоне ночного неба.
Д'Энгиен начал спускаться по их следам в тот самый момент, когда лучник ухватился за острие решетки и кивнул. Быстро взглянув наверх, Тади схватил крепкую ткань за оба конца и прыгнул.
Как некий стяг, забытый с праздничных дней, гобелен с висящим на нем грузом закачался между двумя домами, натянулся, завертелся и прянул назад. Сверху раздался неприятный, грубый звук: на одном острие ткань подалась и треснула. Но другие держали. Быстро перебирая руками, помогая себе ступнями и коленями, Тади Бой резкими толчками начал карабкаться вверх, и через какое-то мгновение Стюарт уже подхватил его. Когда д'Энгиен и принц Конде забрались на балкон по другую сторону расселины, где их встретила старая карга с головой, гладкой, как яйцо, оллав отцепил ковер и бросил его на улицу. Через мгновение он проскользнул внутрь, и в окне не осталось никого: лишь каштановые локоны парика развевались на острие решетки.
Отыскать ключ оказалось несложно. Тади Бой прочел, усмехнулся и побежал по лестнице, вверх.
— Теперь — Пьер-де-Блуа. Как там Конде?
— Уже перебрались. Они достали канат в собственном доме принца, зацепили его за решетку, а потом втянули за собой следом.
— Ничего себе, — сказал Тади Бой, и под глянцевыми веками безжалостно сверкнули синие глаза. — Что-то не то творится на небесах, раз два таких ужасных грешника пользуются их покровительством. Но это можно поправить. Ты согласен со мной, Робин?
Легкие, хорошо сложенные, ловкие, несмотря на выпитое вино, принц с братом были вполне способны до конца использовать те преимущества, какие давал им канат, и оба высокорожденных дворянина, каждый по своей особой причине, преисполнились холодной решимости выиграть гонку, затратив на это как можно меньше усилий.
Канат придал им скорости. Улица Пьер-де-Блуа представляла собой беспорядочное скопление домов. Башенки и щипцы, крыши плоские и покатые, балконы и лоджии, галереи и навесные бойницы сменяли друг друга, располагаясь на разной высоте, стыкуясь под разными углами: иногда с крыши на крышу можно было переползти, иногда — перепрыгнуть, цепляясь за печные трубы, а иногда разницу уровней можно было преодолеть лишь с помощью каната.
