Но ей не удалось закончить фразы. Мужчина в дикой ярости рванулся из-за стола к своей канистре с бензином. При этом он опрокинул банку с маслинами, и на Машиной юбке стало расплываться жирное пятно.
— Свинья да и только, — ухитрилась ввернуть теща.
Мужчину охватило такое бешенство, что несколько секунд он только хватал ртом воздух и вращал глазами, словно соображая, что предпринять: схватить канистру или гранату. Этих нескольких секунд Маше хватило, чтобы принять единственное правильное решение.
— Миленький, — обратилась она к нему, — будь настоящим мужчиной… Гони их отсюда к едрене-фене! Сделай это для меня!
Он вдруг начал смеяться. Сначала тихо, а потом все громче. Это был страшный смех. При этом он повторял:
— К едрене-фене!.. Правильно! К едрене-фене!.. От смеха у него по щекам потекли слезы. Теща хотела еще что-то сказать, но Маша яростно на нее шикнула:
— Помолчите минуту! Мне нужно поговорить по телефону!
Она взяла трубку.
— Женщины сейчас выйдут.
— А ты?
— Делай, как договорились. Съемочная группа должна быть здесь.
— Будь по-вашему, — проворчал он после долгой паузы.
Маша опустила трубку на рычаг. Потом повернулась к мужчине.
— Ты слышал? Съемочная группа готова подняться сюда. Тебя будут снимать для телевидения. Ты сможешь сделать любое заявление. Это прекрасный шанс… Ты не передумал?
— Нет-нет! — засуетился он. — Мне бы только переодеться, рубашку надеть. Не могу же я в самом деле…
— Тогда слушай меня, — твердо сказала Маша. Она постаралась вложить в свои слова максимум дружелюбия. — Ты не жертва. Ты сильный и независимый мужчина. Таким ты и должен выглядеть на телеэкране… Поэтому скажи им, — она кивнула на женщин, — чтобы они оставили нас одних! Пусть уйдут.
— И она? — Он кивнул на жену.
Не сводя с него глаз, Маша тоже кивнула.
— Так надо.
Мужчина молча вышел в прихожую и распахнул дверь. Женщины переглянулись. Маша подумала, что если теща произнесет хоть слово, она сама возьмет спички и запалит канистры. Видимо, эта решительность так ясно читалась на ее лице, что женщина лишь позволила себе презрительно вздохнуть. Затем женщины одна за другой покинули квартиру.
Жена, выходя последней, оглянулась на Машу.
— Я тоже думала, он герой, — начала она, — а он терпел, когда я с каждым встречным…
— Хорошее оправдание для прошмандовки! — грубо оборвала ее Маша. Ей было не до приличий. — Прости, пожалуйста, не сдержалась, — тихо продолжала она, обращаясь к мужчине. — Противно было это слышать.
Покраснев, он закрыл дверь и проговорил с улыбкой виноватого ребенка:
— Наверное, вы правы…
…Пока мужчина переодевался, причесывался и даже опрыскивал себя одеколоном, Маша стояла на кухне у окна и смотрела на облака.
Небо с облаками — это небо с облаками и ничего больше. Глядя на него, можно представить все что угодно — зиму, лето. Таким же небо было и в детстве. Таким оно будет и через двадцать лет. Таким оно будет всегда.
— Я готов, — крикнул мужчина из комнаты, и Маша встрепенулась.
Когда она вошла в комнату, он чинно сидел за столом. На нем была белая рубашка, но те же самые вытянутые на коленях спортивные брючки.
— Давайте доедим? — предложил он. — Можно?
— Конечно, — кивнула она и тоже села за стол.
Она двумя пальцами взяла крекер и только теперь заметила, как сильно дрожат у нее руки. Тем временем мужчина с недоумением воззрился на перевернутую банку с маслинами, которую сам же недавно и опрокинул, выскакивая в ярости из-за стола. Смущенно улыбнувшись, он осторожно сгреб маслины в тарелку, отнес на кухню и, вернувшись с тряпкой, протер на столе клеенку. Потом переглянулся с Машей, и оба улыбнулись так, словно у них была какая-то общая тайна. Маша показала глазами на исландскую сельдь в стеклянной баночке, и мужчина без колебаний подвинул баночку к себе и принялся с аппетитом опустошать.
— Люблю селедку, — сказал он и почему-то добавил: — Говорят, Владимир Ильич тоже любил селедку…
— Какой Владимир Ильич?
— Ну как же — Ленин…
Через минуту раздался звонок в дверь. Мужчина отсутствующим взглядом смотрел в окно и ел селедку. По правую руку от него на столе лежал обрез, а по левую — граната «РГД-5». Одна канистра с бензином стояла под столом, другая — в прихожей.
— Это моя съемочная группа, — сказала Маша. — Открыть дверь?
Мужчина медленно кивнул.
Через порог ступил Артем, который шепнул ей на ухо:
— Омоновцы и саперы наготове.
Вошел Рома Иванов и оператор с телекамерой на плече. Маша закрыла дверь.
— Милиционеры войдут попозже, хорошо? — обратилась она к мужчине.
Тот равнодушно пожал плечами. Рома Иванов с наушниками на голове шагнул прямо к нему и, протянув руку, сказал:
— Привет. Меня зовут Рома. — И устроил на столе магнитофон.
— Привет, Рома, — сказал мужчина, приподнявшись.
Маша взяла его за руку и подвела к тахте, на которую они вместе и уселись, пока Рома подключал микрофон.
Артем Назаров присел на корточки в нескольких шагах от них.
— Я режиссер, — сказал он, — я буду руководить съемкой.
— Ага, — отозвался мужчина.
— Не волнуйтесь, — сказал ему Артем, — вы очень даже фотогеничны. Главное, во время беседы смотрите не в объектив, а на Машу.
— Можно начинать? — спросила Маша мужчину.
— Ага.
— Стоп! — вдруг спохватился Артем. — Посмотри на свою юбку! — воскликнул он, обращаясь к Маше.
Она и забыла про большущее жирное пятно, оставшееся после того, как на нее была перевернута банка с маслинами.
— Господи! — вырвалось у нее.
— Жир можно попробовать бензином, — робко предложил виновник происшедшего.
— Нет уж! Покорно благодарю! — всплеснула она руками.
— Просто пойди переверни юбку другой стороной, — посоветовал Рома Иванов. — Пусть пятно будет у тебя на… В общем, ты понимаешь.
Маша выскочила на кухню, а через минуту снова сидела на тахте.
— Поехали, — сказала она.
* * *
— Итак, что же заставило вас взять в заложницы трех женщин — жену, ее сестру и тещу? Да еще угрожать им смертью?
Мужчина обиженно взглянул на нее и со слезами на глазах проговорил:
— Это я заложник здесь, а не они!
— То есть как? — удивилась Маша. — Объясните, пожалуйста!
