Наконец наступило время, когда свадьба Джо Чапина и Эдит Стоукс стала частью истории светской жизни Гиббсвилля. Город этот получал истинное удовольствие от разговоров о свадьбах и похоронах, ассамблеях и редких преступлениях избранных жителей Гиббсвилля. Ассамблеи проходили два раза в году и служили пищей для разговоров на несколько последующих месяцев; похороны случались чаще, чем ассамблеи; преступления с участием видных жителей города случались настолько редко, что эту непривычную тему обсуждать непосвященным было весьма непросто. Свадьба любой подобного рода пары всякий раз обсуждалась определенным образом: обсуждался список гостей, поведение гостей, одежда женщин (одежда мужчин обсуждалась лишь в том случае, если кто-то являлся в чем-то нелепом и несообразном событию), свадебные подарки и удачная или неудачная погода. Подробности свадьбы оставались стоящей темой бесед до тех пор, пока не становилось известно, что счастливая новобрачная ожидает ребенка, и именно в эту минуту свадьба определялась на свое законное место в истории светской жизни города. Эту тему можно было, конечно, возобновить, но уже с некоторой долей риска, поскольку тема эта переставала кого-либо занимать с той самой минуты, как новобрачная шепнула на ушко кузинам о своем деликатном положении.
Однако первая беременность тоже была в своем роде общественным событием, поскольку предоставляла обществу тему для разговоров. Начинались рассуждения о том, какого пола будет ребенок; с ходу проводился статистический анализ, основанный на данных о рождаемости сыновей в семье новобрачной и рождаемости дочерей в семье новобрачного. Никоим образом не признавалось, что пол ребенка можно определить в самом начале беременности. Как только набухший живот счастливицы становился заметен всем и каждому, тут же начинались догадки о том, насколько высоко в нем располагался младенец, так как по этому жизненно важному признаку — а именно местоположению младенца в животе беременной — опытные матери и наблюдательные девственницы определяли будущий пол ребенка.
В компании женщин — если только речь шла не о двух близких подругах — никогда не обсуждался акт, который привел к беременности, однако это была единственная стадия, не подлежащая обсуждению, разумеется, при том что беседа велась в приличных иносказательных выражениях. То и дело поднимался вопрос об объеме бедер Эдит, регулярности и болезненности ее менструаций, даже о размере ее бюста. Самые бурные — правда, не высказываемые вслух — надежды возлагались на то, что родится мальчик, а если вдруг родится девочка, то она будет похожа на отца. Внешний вид мальчика не имел значения, но чтобы девочка походила на Эдит… Поразительно, что все об этом думали, но никто не высказывался вслух.
На улице Северная Фредерик в доме номер 10 признавали, что может родиться и девочка, но признавали это только потому, что были людьми богобоязненными. Если Бог с его безграничной мудростью счел целесообразным рождение девочки, у него наверняка были на то причины; со Всевышним не спорят, и его решения не подвергают сомнению. Однако практически все настраивались на то, что это не более чем вероятность и скорее всего этого не случится. Бен Чапин утверждал — в виде шутливого предупреждения, — что девочки, в конце концов, рождаются каждый день, но в гостиной и на задней лестнице его незатейливую уловку считали пренебрежением к общепринятой примете. И будущая мать, и будущая бабушка — обе пребывали в состоянии домовитого блаженства, о котором Эдит даже не мечтала и которое наступило ровно в ту минуту, когда Джо было разрешено объявить о грядущем событии. Всю свою жизнь Эдит должна была сама стелить свою постель и сама убирать свою комнату; ее мать позаботилась о том, чтобы она научилась шить и готовить, в то время как отец позаботился, чтобы она научилась чистить и правильно запрягать лошадей. Теперь же, в эти месяцы ожидания, Шарлотт Чапин, опекая Эдит, настолько освободила ее от забот, что доктор Инглиш велел ей, чтобы избавиться от последовавших запоров, каждый день отправляться на короткие прогулки. А Эдит, с детства ненавидевшая все то, что ее дома заставляли делать, охотно принимала благосклонность Шарлотт. И обе женщины были довольны таким положением вещей, так как понимали, что за ним не стоят никакие личные чувства, насколько такое, конечно, было возможно, учитывая то, что одна из них ждала ребенка. Эдит не противилась ни предложениям Шарлотт, ни установленным ею правилам и порядку в доме. Все правила устанавливались с учетом комфорта Эдит, и потому подчиняться им не составляло никакого труда, а поскольку Эдит знала, что ее свекровь главным образом заботится о своем будущем внуке, ей вовсе не требовалось, чтобы в установление этих правил вкладывалось больше теплоты или личной симпатии.
Шарлотт была слишком умна, чтобы позволить Эдит догадаться об истинном положении вещей, а именно о том, что для нее невестка была в основном инкубатором. При том что Шарлотт была христианкой, убеждения католической церкви ей были весьма далеки, и тем не менее она свято верила в то, что, если во время родов приходится выбирать между жизнью матери и ребенка, мать должна умереть, а ребенок выжить. Беременность невестки постепенно и незаметно сказалась и на отношении Шарлотт к сыну, но поскольку Джо, похоже, не заметил этих перемен, Шарлотт, осознав их, не испугалась, что они могут отразиться на его любви к ней. Если бы она сочла вероятным, что он больше не будет ее любить как прежде, то отвергла бы младенца и восстановила первенство сына. Но Джо вел себя так, словно его будущее дитя было первым зачатым на Земле ребенком, и его заботливость о жене проявлялась в смеси почтения и платонической любви, в которых не было и капли той страсти, что привела к ее нынешнему состоянию. Каждый день он приходил с работы домой на ленч, по вечерам до девяти часов читал книги жене (и Шарлотт), а потом, следуя на ступень позади Эдит, сопровождал ее по лестнице в спальню. В их комнате появилась вторая кровать, и Джо спал на ней в течение всей беременности жены, потому что ни ему, ни Эдит не пришло в голову посоветоваться об этом с врачом. Оба они почти сразу забыли, что никто из них этой второй кровати не заказывал; она появилась в их комнате без каких-либо объяснений со стороны Шарлотт, и они восприняли эту кровать как свидетельство ее практичной деликатности.
О предстоящем рождении ребенка в доме всегда кто-то помнил, и этим кем-то не всегда была Эдит. К середине срока беременности роскошь беззаботной жизни приобрела монотонность, но у Эдит не возникало соблазна отказаться от комфорта и жаловаться, так как она радовалась каждому знаку внимания и сиюминутному удовольствию, которое оно доставляло. Однако Эдит была молодой крепкой женщиной, которую теперь чрезмерно оберегали от самых простых жизненных забот, а также от дождливой погоды, малейшего переутомления, жирной пищи, запаха табака, обычного домашнего шума и даже от сравнительно небольшого числа ее гиббсвилльских приятельниц. Шарлотт поощряла Эдит принимать их парами, и никогда не приглашать поодиночке, основываясь на теории о том, что одиночная посетительница способна болтать часами, а компания из трех не располагала к такой близости и таким нескончаемым визитам, как компания из двух. В подобных визитах, по словам Шарлотт, если только они не изнуряли, не было ничего дурного, правда, она ни разу не спросила Эдит, какой продолжительности визит та считает изнурительным. Если визит приятельниц длился дольше пятнадцати минут, то почти наверняка прерывался появлением Шарлотт, беспристрастно объявлявшей, что «нам пора отдохнуть». Ненастойчивые протесты Эдит воспринимались приятельницами как простая вежливость, и они тут же удалялись. Таким образом, Эдит почти не виделась ни с кем, кроме членов семьи Чапин и их прислуги. А слуги тоже постоянно напоминали Эдит, что она ждет ребенка — ребенка Чапиных. Несмотря на то что Эдит была физически крепче любого из слуг, по наставлению Шарлотт слугам было строго предписано не позволять Эдит поднимать никаких тяжестей и во избежание падения на лестнице всегда следовать за ней по ступеням. При таком режиме Эдит настолько располнела, что ее формы теперь можно было назвать не иначе, как пышными. Однажды вечером, когда Эдит вышла из ванной комнаты, Джо при виде ее улыбнулся и заметил:
