Глава 27. Поль Моро
Дворец Тюильри, Париж
Март 1814 года
Наша повозка единственная на всей дороге, и от этой обезлюдевшей сельской местности охватывает ужас. В Сан-Доминго в селениях оставались люди, даже когда туда пришли французские военные корабли. Кучер предупредил нас, чтобы окна держали занавешенными, но совсем не смотреть в окно невозможно. Лавки, все как одна, брошены владельцами, окна закрыты ставнями, двери заколочены. На фермах — ни души.
— Видели когда-нибудь такое? — спрашиваю я.
— Нечто похожее творилось в первые дни Революции, — отвечает доктор Эспьо. — А сейчас… Император разорил города вокруг Москвы. Мародерство… надругательство… Конечно, русские теперь жаждут возмездия.
Я опускаю занавеску и откидываюсь на спинку. Я бежал с Гаити от разрушений, которые несла война, и вот она настигла меня во Франции. Может, мы совершаем ошибку, что едем в Париж? Когда именно русские дойдут до Парижа, остается загадкой. Мы можем опередить их на несколько недель, а можем прибыть буквально накануне. Но Полина требует свежих новостей, а главное — доктору Эспьо надо взять во дворце Тюильри какие-то лекарства. Врач не говорит мне, чем больна княгиня, но я и так знаю. Сейчас ко всему прочему она страшно похудела, и ее большие темные глаза глядят с бледного как мрамор лица. Ее придворные дамы твердят, это все на нервной почве, но я больше не верю в эти удобные отговорки.
Сегодня мы с ней всю ночь не спали. Ей вздумалось пересчитать, сколько денег она набрала для брата — выручила от продажи украшений. Перед глазами до сих пор стоит, как она дрожащими пальцами снова и снова пересчитывает купюры.
Экипаж внезапно останавливается, и доктор Эспьо хмурится. Он отдергивает занавеску, и нашему взору предстает ужасающая картина: дорога запружена лошадьми и повозками, толкающимися за место на дороге ради бегущих из города хозяев.
— Они уже здесь? — кричит нам какая-то женщина из встречного экипажа.
Эспьо качает головой.
— Мы из Ниццы.
— Вы не в ту сторону едете! — кричит кто-то.
Когда мы добираемся до города, то застаем там безумную толчею из повозок и лошадей. Бегут тысячи людей, и похоже, все, у кого было хоть какое-то состояние, уже уехали. По улицам мечутся женщины, умоляя помочь им выехать, и я сразу вспоминаю отчаяние в женских глазах, когда французы высадились на Гаити. Вижу, как немолодой мужчина высовывается из кареты и предлагает место хорошенькой девушке — но за плату. Не заплатишь сейчас — придется платить, когда придут солдаты, стращает он. Она соглашается, и он подает ей руку.
Чем обернется вторжение русских, никто не знает. Если австрийцы под габсбургским флагом будут с ними, то Париж еще может быть спасен. Если же русские придут одни, пощады не жди.
От ворот города до дворца Тюильри наш путь занимает три часа. Внутри дворца царит еще больший хаос. Слуги носятся из одной комнаты в другую, перетаскивая сундуки и громко отдавая распоряжения.
— Где императрица? — спрашивает доктор Эсьпо.
Какой-то слуга замедляет шаг и показывает в другой конец коридора.
— С членами Регентского совета, месье. Они решают, бежать из столицы или нет.
Мы спешим в зал заседаний Совета. Министры даже не удосужились закрыть двери. И мы стоим с десятком придворных и слушаем, как Жозеф Бонапарт громко рассуждает о том, что еще можно спасти из империи Наполеона. Какие-то девять месяцев назад он был королем Испании. Потом проиграл битву с британцами при Виктории.
— Никто не предан Наполеону так, как я! Но просить императрицу оставаться в этом дворце равносильно убийству.
