Когда я проснулась, было уже утро. Газетные вырезки рассыпались по полу, у кровати все еще горела лампа. Я вскочила, чтобы немедленно помчаться в «Хейвен». Когда я была в ванной, зазвонил телефон. Выскочив из-под душа, я схватила трубку, надеясь, что это Гарри.
— Слушаю! — выпалила я, роняя на пол капли воды.
— Это мисс Кроуэлл? — спросил женский голос, в котором угадывалась жительница Среднего Запада.
— Да, с кем я говорю?
— Мое имя — Эдна Грубек, — произнесла женщина, растягивая слова.
— Ах да. Вы уже звонили.
— Да. Я… сестра Гарри, — чуть запнувшись, сказала она.
— Гарри Питта?
— Ну да.
Внутри у меня все перевернулось. Я поняла, что что-то случилось.
— А где Гарри? Я пыталась ему дозвониться.
После долгой паузы она сказала:
— Боюсь, что Гарри с нами больше нет.
У меня закружилась голова. Опустившись на кровать, я завернулась в простыню.
— Что? Что вы сказали? — услышала я свой голос.
— Да, — подтвердила она. — Он умер позавчера утром от сердечного приступа. Раз — и конец.
— Но я же говорила с ним позавчера, — возразила я, вспоминая наш последний разговор в аэропорту.
— А мой бедный муж вообще говорил с ним по телефону, когда он грохнулся. У Гарри умерла собака, и он очень переживал. Сдается мне, что это и свело его в могилу. Я примчалась первым же рейсом, сейчас вот разбираю вещи. Мы будем хоронить его в Цинциннати. Только сейчас удалось избавиться от этой собаки.
Она продолжала говорить, но я ее уже не слушала. Передо мной как живой стоял Гарри, в ушах звучал его голос. Невозможно было представить, что я его больше не увижу.
— Вы сможете заехать к нему на квартиру и забрать ее? — вдруг услышала я.
О чем она говорит?
— Я говорю, вы сможете заехать к Гарри и забрать ее?
— Кого забрать?
— Картину.
— Какую картину?
— Ту, что он оставил вам. Я же вам только что сказала. Она не очень большая.
— Извините. Я прослушала.
— Ничего, милочка. Ясное дело, вы расстроились. Чего уж там. Я тоже поплакала, хотя Гарри и оторвался от семьи. Значит, так — завтра утром я отсюда уезжаю и мне не с руки тащить эту штуку с собой в мотель и оставлять ее там на стойке.
— А что это за картина?
— Я же сказала, милочка, это какая-то старая картина, которую завещал вам Гарри. Она вся упакована. Вы единственная, кому он что-то оставил, не считая нас с Джо, конечно. Извините за беспокойство, но давайте вы подъедете за ней прямо сейчас?
— А где вы?
— У Гарри на квартире. Буду весь день укладывать вещи.
— Укладывать вещи?
— Да. Вчера до полуночи провозилась. Господи, сколько же здесь всякого барахла!
Я вдруг представила себе, как весельчак Гарри лежит на одной из своих шелковых подушек и смотрит остекленевшими глазами, как его бесцеремонная родственница упаковывает в пластиковые мешки всю его жизнь.
— А где сейчас Гарри?
— Тело уже в аэропорту, — прогнусавила она. — Я повезу его домой. Мы с Джо решили, что это наш христианский долг.
— Я сейчас приеду.
Я кое-как оделась и поспешила вниз. Поймав такси, я дала водителю адрес Гарри и села на ободранное заднее сиденье. Пока машина тряслась по улицам, я, закрыв глаза, пыталась прийти в себя.
Мы добрались довольно быстро, я побежала к лифту, который столько раз поднимал меня к знакомой квартире, и нажала звонок. Дверь открыла пожилая женщина в рыжевато-коричневом брючном костюме из полиэстера и допотопных очках в зеленой оправе. Довольно приятного вида, подтянутая и опрятная, с резко вылепленными чертами лица, которые говорили о несокрушимом здоровье. За толстыми линзами очков ее глаза казались непропорционально большими и даже слегка выпученными. Короткие седые волосы с крутой химической завивкой слегка отдавали в голубизну. В руках она держала пачку пластиковых пакетов и катушку со скотчем.
— Здравствуйте, я Фейт Кроуэлл, — отрекомендовалась я.
— Эдна Грубек. Входите, входите. Спасибо, что приехали. Прошу прощения за мой вид, — улыбнулась она, проведя рукой по волосам. — Весь день разбираюсь. Видит Бог, мой братец всего натаскал к себе в нору не хуже древесной крысы.
Было трудно поверить, что это родственница Гарри, тем более родная сестра. Он никогда не рассказывал о своем детстве, лишь упоминал о нем в весьма пренебрежительном тоне. В начале нашей дружбы я пыталась интересоваться его прошлым: спрашивала, откуда он родом, как прошло его детство, кем были родители и есть ли у него братья и сестры. Но эта тема оказалась ему явно не по вкусу.
— Извини, — прервал он меня в самой середине расспросов, — но то время не вызывает у меня интереса.
В тот момент я почувствовала, как с него спадает маска самоуверенности, открывая печальное лицо одинокого мальчишки, каким он оставался всю свою жизнь. Я больше никогда не возвращалась к этой теме и старалась не касаться его прошлого. Сам же Гарри не делал таких попыток. Со временем я заметила, что он восхищается людьми, перечеркнувшими свое прошлое и сумевшими подняться на новую ступень. Фрэнсис Гриффин занимала в этой компании самое почетное место. Мой друг говорил о них со странной непоследовательностью, одновременно восхищаясь и подтрунивая, словно и сам не знал, как к ним относиться. Вероятно, в этом отражалась его собственная неуверенность человека без прошлого.
«Ну и сестрица у Гарри», — думала я, идя за Эдной по коридору. Она была его полной противоположностью во всех отношениях, начиная от манеры одеваться и двигаться и кончая взглядами на жизнь. Судя по всему, в одежде ее интересовала только практичность. Интересно, как бы отнесся Гарри к ее наряду, в особенности к белым туфлям с зелеными шнурками и носовому платочку с веселым рисунком из уток и ружей, торчавшему из нагрудного кармана? Не слишком грамотная речь этой дамы тоже разительно отличалась от безукоризненного выговора ее брата. Услышав, как она отзывается о его работе, я стала подозревать, что живопись для нее — что-то вроде дорогих обоев. «Все эти модные штучки, из-за которых он разорился» — так она охарактеризовала карьеру Гарри.
Возможно, ее жизненные принципы были тверже, чем у брата, но дружить я бы предпочла все же с ним. Гарри был веселый человек, знаток искусства и тонкий ценитель талантов. Вряд ли то же самое можно сказать о его сестре. Удивительно, как человек из подобной семьи смог стать столь изысканным эстетом.
Идя за Эдной по длинному коридору, я вспоминала счастливые часы, проведенные в этой квартире. На пороге комнаты я чуть задержалась и, закрыв глаза, представила, как Гарри в своем парчовом халате курит сигарету, выпуская дым из ноздрей, пьет красное вино и вершит свой суд над людьми. Он создал прекрасные декорации для своего придуманного «я». Трудно было поверить, что его больше нет, и ничего в этом мире не будет напоминать о нем, кроме кучки вещей, которые обретут новых хозяев.
