— Но она совсем не такая, — возразила я.
— Я знаю ее лучше, чем вы, — заметил Роберто. — И потом, после смерти Сэнди Фрэнсис никуда не выходит.
— Откуда вы знаете? Вы ведь не виделись с ней уже много лет, не так ли?
Роберто чуть поколебался.
— Так.
— Вот видите. Возможно, она изменилась, — предположила я.
— Люди не меняются со временем. Это обстоятельства меняются, а люди к ним приспосабливаются. Фейт, поверьте мне, я хорошо знаю Фрэнсис. Она ничего не делает просто так, без внутреннего мотива.
— Без скрытого мотива, — поправила я его.
— Какая разница?
— Что же она, по-вашему, задумала?
— Понятия не имею, но вы скоро сами узнаете, — зловеще произнес Роберто.
— Но если это не связано с Кассандрой, то что тогда?
— Фейт, вы мне очень нравитесь, — сказал он, беря меня за руку. — Что бы это ни было, будьте осторожны.
— А как насчет вас, Роберто? Если она узнает, что вы мне все рассказали, вы лишитесь своих денег.
— Какие они мои, если мне от них никакой радости, — вздохнул он. — Мне наплевать, что об этом узнают. Для меня уже ничего не имеет значения. Ничего. Через пару дней я уезжаю, и только Бог ведает, когда вернусь.
— А куда вы едете?
— Сам не знаю, — ответил он, поглаживая мое запястье. — Да это и не важно. Попробую отыскать место, непохожее на все другие. Нелегкая задачка. Для меня все места одинаковы.
Мы молча сидели, слушая смех посетителей, перекрывающий веселую мелодию, льющуюся из автомата. Не слишком подходящая обстановка для такого разговора.
— Ну, я, пожалуй, пойду — сказала я, поднимаясь со стула. — До свидания, Роберто.
Он тоже встал. Мы пожали друг другу руки. Потом он наклонился и поцеловал меня в щеку.
— В молодости, когда мы уверены в себе и полны сил, мы мечтаем сыграть с судьбой в рулетку. Но рано или поздно проигрывают все. Благослови вас Господь, Фейт. И не забудьте, что я вам сказал — будьте осторожны.
17
Днем я уехала в Денвер и села на ближайший рейс до Нью-Йорка. Самолет оказался почти пуст, в моем распоряжении был целый ряд кресел. Закрыв глаза, я стала думать о Роберто и Кассандре, вспоминая видеозапись, где они занимались любовью. Вдруг, как кадр из фильма ужасов, передо мной возникло окровавленное тело девушки, зарезанной собственным отцом. Я в ужасе открыла глаза, с трудом удержавшись от крика.
Я не сомневалась, что Роберто сказал мне правду. Мне припомнилось, как он, ссутулившись, уходил из бара, печальный и растерявший весь свой гонор. В ушах у меня звучало его предупреждение. Но постепенно его образ потускнел, вытесненный зловещей фигурой Холта Гриффина — светского льва и безжалостного чудовища в личной жизни.
Кем он был на самом деле? Обладал ли теми обаянием и эрудицией, о которых столько говорили? Видимо, да, иначе вряд ли он сумел бы одурачить всех, создав образ честного и благородного джентльмена. А возможно, он не был столь безупречен даже с виду. Люди могли ему многое прощать из-за того, что он олицетворял. Его положение было столь блестящим, что окружающие охотно верили в легенду. Несомненно, были и такие, кто догадывался о неприглядной изнанке, но молчал, потому что был предан, хотя боялся его или надеялся со временем попасть в круг его друзей.
Интересно, а что подумала бы я, доведись мне встретиться с Холтом Гриффином? Была бы я очарована его внешностью, элегантностью и знаниями, щедро приправленными богатством и культурой, или сумела бы разглядеть истинную сущность этого человека? Возможно, что-то в его манерах или выражении лица выдавало скрытую порочность? Мне хотелось думать, что я бы сумела его раскусить.
Конечно, он совершил преступление — теперь я в этом не сомневалась. Но был ли он закоренелым злодеем, лишенным стыда и совести, или пал жертвой пагубной страсти? Роберто сказал, что Холт умер от передозировки наркотиков. Что это было — случайность или самоубийство? Можно ли оправдать такого человека?
Я подумала о несчастной судьбе Кассандры. Мне вдруг вспомнилось, как я работала в огромном, как динозавр, особняке девятнадцатого века в северной части Нью-Йорка, где мне заказали подправить стенную роспись. Над гигантским камином там была высечена надпись: «Не в деньгах счастье». Тогда это меня позабавило. Я представила себе самодовольного жуликоватого нувориша, который заказал эту надпись как своего рода искупление за свое сомнительное богатство, наглядным свидетельством которого был пятидесятикомнатный дом времен королевы Анны. Как же подходило это изречение к жизни Кассандры, утопавшей в роскоши и комфорте. Вот уж поистине — «не в деньгах счастье».
Потом мои мысли обратились к Фрэнсис Гриффин. Только сейчас я поняла всю глубину ее вины и страданий. Кем была эта странная отшельница и чего она хотела от меня? Я подозревала, что Мади прав: она не случайно выбрала меня для росписи своего зала. Но что за этим стояло?
Самолет прибыл в Нью-Йорк в одиннадцать вечера. Я взяла такси и к полуночи была уже в своей квартире. Позвонила соседке, которая была поздней пташкой, и она принесла мне Браша. Он был счастлив. Потом я позвонила Гарри, но услышала автоответчик. Я попросила, чтобы Питт позвонил мне, как только вернется домой, даже если будет очень поздно. На моем собственном автоответчике я обнаружила странное послание от какой-то миссис Грубек. Номер, который она оставила, принадлежал мотелю Говарда Джонсона в западной части города. Я попросила соединить меня с миссис Грубек, но оказалось, что она отключила телефон на ночь. На всякий случай я оставила свои координаты, уверенная, что кто-то ошибся номером.
Уже в постели я снова начала просматривать газетные статьи об убийстве Кассандры. Браш прикорнул рядом со мной. На этот раз меня интересовали только фотографии, поскольку все остальное оказалось фикцией. Разложив на кровати снимки Холта, Кассандры и Фрэнсис, я некоторое время смотрела на них. Самым интересным, был, конечно, расплывчатый портрет Холта. Как же ловко ввел он всех в заблуждение. Он действительно выглядел как истинный джентльмен, но его аристократически благообразная внешность, на которой лежала печать острого интеллекта и четкого сознания собственных достоинств, сейчас казалась мне зловещей, как вынутый из ножен охотничий нож.
Кассандра вызывала жалость, как иссохший от зноя подсолнух. Она была похожа на отца, что, видимо, льстило его самолюбию. Вероятно, Холт видел в ней свое воплощение в женском образе и не мог противиться столь неотразимому обаянию.
Но больше всего поразила меня фотография Фрэнсис Гриффин. С молодого лица смотрели те же холодные стальные глаза. Они ничуть не изменились со временем, не затуманились и не стали мягче. Они все еще чего-то хотели.
Я вспомнила одну из наших прежних встреч, когда Фрэнсис сказала мне: «Когда-нибудь мне понадобится все ваше сочувствие». Тогда эта фраза показалась мне странной, и даже сейчас ее значение было для меня не вполне ясно. Наконец, уступив усталости, я отложила снимки и закрыла глаза.
