Я очнулся в обвалившемся окопе, который уже не напоминал окоп, просто грязная яма, залитая дождевой водой и заваленная трупами, которые местами плавали в этом грязном месиве. Мне можно сказать повезло, я лежал на Кольке, нашем батальонном связисте, фамилию не помню, ему осколком снесло половину черепа, и я был весь в его крови. Было темно, я не понимал сколько лежу в этом месиве, толи утро раннее и ещё не расцвело, а может вечер и сумерки. Слышно было, как рядом ходят немцы, ходят по траншеям и вдоль этой ямы тоже, время от времени они постреливали на дно траншей и кидали гранаты, замечая движение или просто для смеха.
Их шаги и разрывы от гранат становились всё ближе, мне было холодно и страшно, боялся шелохнуться, казалось, что от страха стучат зубы, так громко стучат, что немцы их услышат, а последнее что услышу я - это шипение немецкой гранаты «колотушки» у своих ног.
От холода и страха я обмочился, на мгновение стало теплее, а потом ещё холоднее. По-настоящему жутко стало, когда немцы стали стаскивать с округи трупы наших бойцов, бросать в траншею, поливать бензином и поджигать. Чистоплотные были, боялись вони и разложения.
Всполохи огня становились всё ближе, запах горелого мяса повис тяжёлым духом над мёртвой ямой. Вот так и я сгорю заживо, крутилась одна лишь мысль в голове. Можно сказать, что мне повезло, немцы перестали жечь, ушли. Видимо прервались на приём пищи, для них - это святое.
Я выполз из ямы, ноги не шли, тело задубело от холода и затекло, полз через не могу, боясь наткнуться в темноте на немцев. Даже ночью они шли большими колоннами и маленькими группами, то там, то тут звук моторов, свет фар, окрики, осветительные ракеты, всполохи от сигарет. Вокруг лишь враги и трупы и я полуживой ползу сквозь ночь по мертвому полю.
Где-то гремело то удаляясь, то приближаясь канонада, за лесом, что был далеко за горизонтом шёл бой, значит кто-то ещё держатся, значит ещё воюют. Я полз к тому лесу, полз вечность, полз целую жизнь. Через сутки блужданий я набрёл на группу из таких же окруженцев, правда не из нашей дивизии были бедолаги, из другой. С ними я и вышел своим.
Ополчение стало именно той соломинкой, об которую запнулись немцы и перемалывая нас своими гусеницами они задержались на несколько дней, которые позволили экстренно подтянуть резервы, исправить ошибки нерадивых Коневых и еже с ним. Своими смертями люди не дали раздербанить ставке те резервы, которые позже будут закрывать немцам Волоколамск и другие ключевые подходы к Москве.
Вот так началась для меня война, не убил никого, лично я не видел того, чтобы моя пуля во время боя в кого-то попала, лежал в грязи, в обмоченных штанах, среди более храбрых товарищей своих. Ждал шанс. Я выжил, чтобы попасть в тыл, попасть в запасной полк, а потом попасть снова на фронт, пройти сотни километров, форсировать реку Ловать и десятки других мелких речушек и увидеть, как уже будут разлагаться враги, в таких же ямах и оврагах.
Много их будет гнить в сорок четвертом в районе Витебска. Позже я уже точно видел и мог отличать, когда моя пуля попадает, впивается в цель.
Ради этого стоило выбраться из той ямы…»
2 августа 1997г.
«Часто просыпаюсь с мыслью, что ношу чужие медали и орден. Не мои они, не мои. Так эта мысль засела в голове, что последний раз, когда надевал их, аж чувство было, что они грудь мне жгут через пиджак.
Я их и так - то в принципе не ношу, почти никогда, а тут вот нацепил, так сказать по нужде, по случаю. Ладно бы было в честь чего, так нет же, в поликлинику вырядился. Паскудно вспомнить, если честно. Таблетки закончились, те что по рецепту только дают, прихватило сильно, мочи нет. Пошёл к терапевту выписывать, чтобы в очереди не сдохнуть, «за талонами на талон», надел медальки, чтобы пропустили. Не будешь же всем в рожу удостоверением ветеранским тыкать. Вроде и по закону мне положено без очередей, а всё равно как-то стыдно, как-то не по себе.
Я вот живой ещё вроде, столько лет небо копчу, волос уже на башке нет, только плешь седая, выторговываю у костлявой каждый новый день, медалями бряцая. Вроде имею право, вроде заслужил за дело. «За отвагу» получил, когда реку Ловать в районе Демянска форсировал, точнее, переходил по грудь в ледяном крошеве, когда немец лёд из миномётов расколошматил.
