вы знаете, помогать людям жить по законам Бога и церкви.
«Отец Китукси ушел и больше не вернется», – ответила Хена.
Тогда я еще плохо знала местный язык и подумала, что, может быть, здесь так говорят об умершем. Я сказала этой девушке, что, когда ее мать тоже перейдет в мир иной, они с дочкой могут найти приют у нас в миссии. Она была так молода, что мы вполне могли предоставить ей кров вместе с другими детьми-сиротами.
Спустя несколько месяцев отец Анаклет крестил маму с дочкой, и я стала крестной. Когда он стал обливать Китукси водой, я в первый раз увидела это родимое пятно: белое, похожее на летящую голубку. И Хена объяснила мне, что такой же знак был у отца девочки.
«Трогательная история, – подумала я. – Но при чем тут мы – я и моя мама? Мы – итальянки. Да, у нас тоже есть похожее пятнышко, ну и что? На свете полным-полно людей с родимыми пятнами самой разнообразной формы».
Хена и Китукси, больше похожие на сестер, чем на маму и дочку, выросли в нашей миссии. Обе были очень умными, старательными и обожали музыку. Сестра Ираида привезла из Италии орган для нашей миссионерской церкви, и обе научились вначале играть на нем со слуха, а потом читать ноты и сочинять свою музыку. Отец Туллий даже сравнивал их со святой Цецилией. А как они пели религиозные гимны – заслушаешься! Мелодии и песни своей земли они тоже хорошо знали и пели. В деревне они не пропускали ни одного праздника и всегда плясали до упаду. За это отец Анаклет сердился на них и грозился выгнать из миссии. Из Италии тем временем приехала сестра Гервазия и тоже привязалась к «двум Цецилиям», как многие в миссии их теперь называли.
Китукси выросла еще большей красавицей, чем ее мать, и, когда ей исполнилось шестнадцать лет, ее попросил в жены преподаватель мужской школы – местный юноша из богатой семьи, владевшей не одним стадом коров. Его все уважали и в деревне, и в миссии. Звали его Тилай.
Не прошло и года с их свадьбы, как Тилай упал с крыши во время починки кровли и умер. Китукси жила теперь у его родителей и через несколько месяцев должна была родить своего первенца. Мы очень переживали за нее. И, как назло, в нашей миссии в Италии решили в это время отозвать нас обратно – меня и сестру Гервазию. Обет послушания требовал от нас вернуться, хотя мы всей душой привязались к Африке. Хена осталась работать в школе при миссии – преподавала музыку.
Особенно обидно было уехать, не дождавшись рождения ребенка Китукси. Но все уже было готово к отъезду, со дня на день ждали прибытия грузовика, который доставит нас в Лагос. Оттуда мы должны были отплыть на корабле в Европу. Но внучка Хены решила родиться на свет раньше срока. Еще раньше сестра Гервазия настояла на том, что, когда у Китукси начнутся схватки, Хена приведет ее рожать в медицинскую часть при нашей миссии.
Дочке Китукси повезло родиться у нас, а не в доме родителей отца, где роды принимали бы женщины из деревни. Таким образом никто, кроме нашего доктора, не видел, что девочка родилась с абсолютно белой кожей – такой белой, что можно было видеть все жилки на просвет. На затылке у нее тоже было родовое пятно – и тоже голубка, но не белая, а кофейного цвета.
«Альбинос!» – поразились мы с сестрой Гервазией.
Мы с ней знали, что в этой деревне, как и во многих других частях Африки, существует поверье, что альбиносы приносят несчастье. Если даже им удавалось остаться в живых, судьба их в своем сообществе складывалась, как правило, очень печально. К сожалению, расистские предрассудки существуют не только среди белых.
Хена, однако, поведала нам, что правда заключалась в другом (хотя от этого было, конечно, не легче). Оказывается, отец Китукси был белым. Он прожил в их деревне несколько месяцев и потом вернулся в Европу или в Америку. Тут молодая бабушка не могла сказать ничего определенного.
Рассказ Хены
– Он – не плохой. Когда он уезжал, то не знал, что я беременна. Я и сама тогда этого не знала. Если бы я ему об этом сказала, он, может быть, и остался бы. Купил бы мне корову и помог растить ребенка. А в случае необходимости забрал бы ребенка с собой.
Все месяцы до родов я боялась, что у меня родится малыш с белой кожей. Тогда я была одна, ничего не знала о миссии и, если бы такое случилось, не смогла бы защитить его от односельчан. Ребенку-мулату здесь пришлось бы несладко.
Когда родилась Китукси, я вздохнула с облегчением – кожа у нее была еще темнее, чем у меня. От отца она унаследовала только голубку. Все эти годы я надеялась, что наша африканская кровь победила белую. Молилась, чтобы и в этот раз ребенок родился, как все, или хотя бы мулатом – ведь отец у него тоже был черным. Но тут африканская кровь решила посторониться и пропустила вперед белую кровь дедушки моей внучки. Бедная девочка! Теперь семья Тилая подумает, что Китукси изменила своему законному супругу с каким-то злым духом и что мать и дочь надо изгнать из деревни или, еще того хуже, принести в жертву местным богам.
Продолжение рассказа настоятельницы
Мы в миссии не очень удивились, потому что знали об этом явлении. Оно особенно распространено в Латинской Америке, где с приходом испанцев в брак вступали люди с разным цветом кожи. При таком смешении кровей бывает так, что внешние признаки одного из родителей остаются скрытыми в течение нескольких поколений и лишь потом неожиданно резко проявляются в ком-нибудь из потомков. Это могут быть и черты лица, и цвет глаз какого-нибудь дедушки, прадедушки или прапрадедушки. Или, как у дочки Китукси, цвет кожи какого-нибудь близкого или дальнего родственника, причем в чистом, беспримесном виде. В Латинской Америке этот феномен называется «torna atras», что в переводе с испанского означает «возвращение назад», а человек, родившийся в семье, где все отличаются от него цветом кожи, – торнатрасом.
Я навострила уши: это слово – торнатрас – показалось мне знакомым, как будто я где-то его уже слышала. Но где и когда, вспомнить не удавалось. Вся моя жизнь, до Генуи, в Генуе и в Упрямой Твердыне, все, что успело со мной
