крайней мере, если мы будем защищены от снега и поблизости найдется легкий источник топлива. Каньон петляет в сторону от Кроатона, извиваясь в нескольких разных направлениях.
— Держись слева, — инструктирует Харрек, пока мы идем. — Если отстанешь, просто повернись, положи правую руку на стену и следуй по ней обратно к выходу.
— Поняла, — говорю я и ускоряю шаг. Я не собираюсь отставать. Никто не уйдет из поля моего зрения. Даже Чомпи.
Примерно через пятнадцать минут ходьбы я начинаю слышать… птиц. Не одну или две, а десятки. Сотни. Это звучит как в скворечнике в зоопарке, где я была в последний раз, карканье за карканьем накладываются друг на друга, так громко, что даже ветер, воющий над нами, не может заглушить его.
Я придвигаюсь немного ближе к Пашову и кладу руку на его тунику. Он обнимает меня за талию и одаривает улыбкой, и мое напряжение немного спадает.
Несмотря на то, что здесь очень шумно, я все еще не готова к виду грязноклювых. Когда мы входим в боковой каньон, на нас словно обрушивается их стена. В лицо бьет вонь птичьего помета, а карканье и улюлюканье становятся еще громче. От пола до потолка они покрывают одну из ледяных стен каньона, пушистые белые птицы гнездятся в расщелинах и на неглубоких выступах скал. Там должны быть тысячи гнезд, нагроможденных друг на друга и покрывающих стену. Примерно треть гнезд пустует, а в тех, что заняты, обитают толстые, очаровательно выглядящие шарики из белоснежного пуха с коричневыми треугольными клювами. Каждая птица сидит на корточках над своим гнездом, время от времени встряхивая оперенными крыльями и окликая своих соседей.
— Они такие чертовски милые, — говорю я остальным. — Почему мы их не едим? — Я имею в виду, они восхитительны, но мне кажется странным, что на насесте сидит так много птиц, и я не хочу бросить несколько из них в кастрюлю и потушить.
Фарли корчит гримасу.
— Они нехорошо питаются, — снова говорит Пашов. — Посмотри поближе на их гнезда.
Я так и делаю, хотя и не уверена, на что я должна смотреть. Гнезда выглядят так, словно сделаны из грязи, и образуют идеальные маленькие чашечки на боковой стене каньона. Я собираюсь спросить, что мне следует искать, когда влетает птичка и прилетает в свое гнездо. В ее маленьком клюве что-то большое и круглое, что-то гораздо большее и плоское, чем она могла бы унести.
Мгновение спустя я понимаю, что это котлета из двистийского навоза. У меня отвисает челюсть. Я наблюдаю, как птичка подлетает к своему гнезду и начинает расковыривать его своим маленьким клювом, подкрепляя свое гнездо тем, что может быть только смесью птичьего помета и какашек двисти.
Прекрасно. Это вовсе не грязное гнездо. Это дерьмовое гнездо.
— Ну, это объясняет запах, — еле слышно говорю я.
— Они не годятся в пищу, — снова говорит мне Пашов. — Их можно есть, если сильно проголодался, но мясо неприятное на вкус. Но гнезда действительно горят долго.
— Понимаю. Хотя мне бы не хотелось забирать гнездо, которое уже занято. — Я изучаю стену из кричащих, хлопающих крыльями птиц. Боже, их действительно так много. — Почему используются только некоторые из них?
— Грязноклювы спариваются на всю жизнь, — говорит Харрек. — Самка отложит яйцо, а самец накроет его. Самка кормит его.
— Бедные птички-самки, им всегда приходится кормить мужчин, — поддразниваю я. — Вот тебе хорошая аналогия. — Когда все трое непонимающе уставились на меня, я прочищаю горло. — Эм. Так что же произойдет, если пары не будет?
Харрек пожимает плечами.
— Из яйца не вылупляется малыш.
Оооо.
— Значит, там, наверху, в пустых гнездах может быть куча яиц, потому что у самки нет партнера?
Пашов бросает на меня задумчивый взгляд.
— Ты хочешь, чтобы я проверил для тебя?
О боже, неужели я когда-нибудь… Яйца — мое любимое блюдо в мире.
— Можем ли мы? Я имею в виду, если в брошенном гнезде есть одно, оно, вероятно, заморожено, но я могла бы его разморозить. — А затем перемешать. Или поджарить его. Или использовать его, чтобы приготовить картофельно-мясной пирог… и теперь у меня текут слюнки.
Моя пара твердо кивает.
— Я принесу тебе яйцо и гнездо.
— Старые гнезда находятся внизу, — вмешивается Фарли. — Возможно, тебе придется поискать повыше.
Харрек фыркает.
— Он и близко не сможет забраться так высоко, как я. Я принесу тебе яйцо, Стей-си.
Пашов бросает на него мрачный взгляд.
— Ты этого не сделаешь. Она моя пара, и я принесу ей яйцо. — Он указывает на Харрека. — С самого верха.
Я поднимаю взгляд на стену.
— Парни? Не знаю, хорошая ли это идея…
Но двое мужчин игнорируют меня, погруженные в свою собственную странную противодействующую войну. Они пристально смотрят друг на друга, выражение лица Харрека вызывающее, а Пашова сердитое.
— До самого верха? — повторяет Харрек.
— До самого верха, — соглашается Пашов и устремляется вперед.
Я бросаю тревожный взгляд на Фарли, но она просто закатывает глаза. Если она не волнуется, то, наверное, и мне не стоит волноваться.
Я наблюдаю, как Пашов стремительно приближается к стене птиц. Я ожидаю, что они улетят, но они только пронзительно кричат и машут ему крыльями. Они либо собираются дать ему бой, либо им слишком лень отступать. Пашов ухмыляется мне, и ясно, что он думает о последнем. Может быть, он прав, и птицы безобидны. Он бы знал.
Я немного расслабляюсь. Пашов любит повеселиться, но он не позволил бы всему этому зайти слишком далеко.
Он начинает карабкаться, цепляясь каждой рукой за скалу, затем подтягивает свое тело вверх. Он удивительно грациозен для своего размера, и я наблюдаю, как его хвост подрагивает взад-вперед, когда он двигается. Пашов проворен и быстро взбирается по утесу, направляясь к первому гнезду, которое находится на несколько футов выше того, до чего я могла бы дотянуться. Гнездо пустое, в нем нет нахохлившейся сердитой птицы, и он снимает его со стены, а затем бросает на землю.
— Яйца нет.
Фарли несется вперед, чтобы забрать гнездо, шарахаясь от сердитых криков птиц, когда она приближается.
Харрек прижимает ладони ко рту.
— Лезь на самый верх, дурак! Вот где находятся самые новые гнезда!
Хвост Пашова от раздражения дергается сильнее, но он продолжает карабкаться. Пока я наблюдаю, одна из его рук приближается к занятому гнезду, и птица сердито кричит и клюет его в руку.
— Будь осторожен, — кричу я, когда он меняет хватку. — Может быть, это плохая идея. — Я не знаю, слышит ли он меня со своего наблюдательного пункта на стене. Я не хочу быть занудой или портить настроение, но
