цеху был тяжелый и затхлый: в помещении не проветривали месяцами. Ноуа, мрачный, невыспавшийся, как обычно, стоял у конвейера и машинально собирал детали, даже не видя их слезящимися глазами. Нездоровая тишина нарушалась только монотонным гулом ленты и шагами охранника, эхом разносившимися по огромному помещению. Улучив момент, мальчик повернулся к стоящему слева от него, на соседней метке, мужчине и шепнул: «Как там Йиди? Еще в больнице?» – «Да, говорят, инфаркт, хотя я думаю…»
– Так, тихо все! Работаем! – раздался окрик охранника.
Ноуа вздрогнул и в тот же момент повернулся к конвейеру. Рисковать он не мог: через три дня контракт заканчивался, и впереди маячила свобода. Лишние штрафы и взыскания сейчас ни к чему. Пока руки механическими, заученными движениями собирали корпуса телефонов, в голове беспокойным вихрем проносились картинки и образы, словно психика подытоживала произошедшее за год. После смерти Тео в комнату общежития подселили пятнадцатилетнего Мирана, но и он долго не продержался. Через месяц парень попытался сбежать, его быстро нашли. Что было дальше, никто не знает: управляющий просто выкинул вещи из комнаты. Ноуа и сам несколько раз подумывал о побеге, это казалось единственным способом вырваться из ада, в котором он очутился. Но у каждого работника при устройстве на фабрику сканировали отпечатки пальцев и забирали документы – и куда ты после этого денешься?..
В конце зимы, казалось, забрезжила надежда – родная тетя позвонила и едва ли не со слезами попросила мальчика написать знакомой журналистке: «Если не хочешь говорить правду нам, то хотя бы свяжись с ней». И Ноуа связался. Написал письмо на ломаном английском, с трудом подбирая слова. Ждал ответа с тревогой и радостным предвкушением грядущей справедливости. Но через неделю за перепалку с охранником мальчика лишили телефона – единственной связи с миром. Теперь, чтобы позвонить домой, приходилось выпрашивать мобильники у соседей по комнате. Те редко и неохотно соглашались. Ноуа забивался в самый дальний уголок, где никто не мог его слышать, и отчаянно врал маме, что у него все хорошо.
Мальчик глянул на часы на стене, которые мучительно отсчитывали секунды. До десятиминутного перерыва оставалось совсем чуть-чуть, а Ноуа так и не решил, как проведет бесценное свободное время. Вариантов было немного. Именно десять минут занимал путь до туалета и обратно. Столько же – до кулера с чистой питьевой водой в другом крыле фабрики размером в несколько футбольных полей. Был еще третий вариант: зона «отдыха» с жесткими деревянными скамейками, где можно поспать, но исключительно сидя. Однажды Ноуа совершил ошибку и прилег на пару минут, но об этом сообщили управляющему, который сразу же выписал солидный штраф.
Итак, нужно было выбирать. И у Ноуа спонтанно родился альтернативный план. После дребезжащего сигнала, означающего начало перерыва, он почти бегом завернул в соседнее крыло, где на серой двери висела неприметная, но так много значившая для мальчика табличка «Менеджер по персоналу». Однажды он уже был в этом тесном, заваленном бумагами кабинете, но ничего хорошего тот разговор не принес. Сегодня все будет иначе.
Ноуа смело постучал в дверь и зашел внутрь:
– Здравствуйте!
– Тебе чего?
– Я через три дня увольняюсь, а старший смены, Йиди, в больнице, и ко мне еще никто не подходил…
– Фамилия?
– Диас.
Недовольно кряхтя, полный мужчина с блестящей лысиной отыскал среди сотен одинаковых потрепанных папок личное дело Ноуа. Пальцами-колбасками пролистал желтые страницы:
– Так, контракт до первого ноября, но…
Ноуа почувствовал, как его сердце ухнуло и полетело вниз. В этом «но» звучало все, чего он так боялся.
– …ты не выполнил производственную норму, – злобно сверкнули маленькие глазки. – Это нарушение договора. Ты не получишь увольнения, пока не догонишь норму и не компенсируешь убыток, причиненный компании.
– Не может быть! – Ноуа неверящими глазами смотрел на исписанные кривым почерком листы бумаги. – Я же все считаю, каждую деталь, каждый собранный корпус. Но у вас здесь совсем другие цифры!
– Я что, по-твоему, считать не умею? – Здоровяк угрожающе привстал в кресле, и Ноуа попятился. – Еще две недели будешь работать бесплатно, иначе не получишь ни документов, ни денег за октябрь.
– Но как же… Это нечестно!
– Хочешь о честности поговорить? Сейчас вызову ребят из охраны, они тебе расскажут. Иди отсюда, и чтоб никому ни слова, мразь.
* * *
– Ник, доброе утро. Это Рендалл Лейн из Forbes.
– Приветствую, Рендалл. Если опять по поводу интервью, то я пас, – усмехнулся в трубку Осадчий.
– Нет. На этот раз кое-что поинтереснее, тебе понравится.
– Интригуешь. Решил свою коллекцию шляп на аукцион выставить?
– Ни за что на свете, шляпы – это святое, – картинно ужаснулся Рендалл. – Мои журналисты сейчас разрабатывают горячую тему: условия работы на американских заводах в азиатском регионе. Птички нашептали, что у тебя образцовая фабрика, чуть ли не целый город в Танаване построили – с почтой, развлекательным центром, детскими садами, тренажерками… Может, организуешь нам экскурсию?
– Хмммм. Нужно подумать. Не знаю, насколько…
– Разумеется, в закрытом формате. Мы не собираемся сливать твои коммерческие тайны. Будет только несколько журналистов и местные правозащитники. Для вас это классный пиар, а для нас – редкий материал. Хватит уже демонизировать американцев, выставляя их рабовладельцами, давай покажем, что мы заботимся о своих сотрудниках и в Китае, и на Филиппинах.
– Вообще ты прав. Сделаем вам экскурсию. Фабрику в Танаване курирует наш вице-президент Алекс Уайт. Я ему поручу все организовать.
– Отлично. Буду ждать новостей.
Никита положил телефон и сделал глоток эспрессо, чувствуя, как внутри закипает знакомая энергия: предвкушение, кураж, рабочий драйв. Каждый раз, когда в жизни Осадчего случались неприятности, он прибегал к проверенному лекарству – появлялся в офисе в семь утра и уходил затемно. Но ехал не домой, чтобы выдохнуть и расслабиться, а на очередную тренировку по боксу. Вряд ли трудоголизм делал его счастливым, но уж точно гнал из головы болезненные мысли, например о Еве.
Никита в два клика открыл документацию по Танавану. Алекс не зря гордился этим проектом: «автоматизированная система наблюдения за условиями работы», «недельный лимит в 50 часов, превысив который сотрудник не может пройти на рабочее место», «собственная пожарная служба», «столовая с бесплатными горячими обедами». Идеальные условия, которые не стыдно показать миру.
Появления Алекса в офисе пришлось ждать больше двух часов. Он в отличие от Никиты запойным трудоголизмом не страдал.
Бодрой походкой человека, который вчера весь день пролежал в СПА вместо того, чтобы сидеть на скучном заседании совета директоров, итальянец впорхнул в кабинет Осадчего и сразу вытянул ноги в мягком кресле.
– Бонджорно, амико. А ты все трудишься в поте лица?
– Кто-то же
