я ищу Тиамати? Разумеется — нет! Успею ли я найти ее даже если смогу открыть тени здесь? Среди льдов и снега? Разумеется — нет!
У меня сложилось стойкое ощущение того, что от чертогов Маат на самом деле ни когда и никто не возвращался. Похоже, было на то, что легенда идущего впереди легендой быть уже перестала.
Из сумки раздался скрип и скрежет. Взбесившийся светляк ни с того ни сего решил выбраться из своей коробки наружу. Я даже пожалел, о том, что не выбросил его после того, что он не захотел показывать мне дорогу в серых тенях. Но, если бы не Жасмин, которая его спасла — я бы так и не решился броситься в пропасть к чертогам Гуанганапа. Я усмехнулся. — Вот и попробуй объяснить мотылькам, как устроен мир, и почему ему нужны проводники.
Я трясущимися от холода руками едва расстегнул застежку сумки, вытащил деревянную коробку наружу. Приоткрыл ее и светляк, выпорхнув из своего плена, уселся мне на ухо. Заскрипел и заскрежетал как то совсем не правильно. Я узнал в этом скрежете, от которого начинали болеть зубы встревоженный голос Вечного Ши.
— Что ты натворил, Мастер? — Вот так-так. Бог первого перехода был еще и недоволен своим учеником.
— Всего лишь подарил женщине цветы, учитель. А, что-то не так? — Светляк трещал крыльями, щекотал мне ухо, и я уже хотел сбросить его в снег.
— Ты сейчас на стеклянном озере? — Продолжал терзать меня своими озабоченностями Ши. Я посмотрел вокруг. Ужаснулся снова видом замерших насмерть проводников.
— Да, Ши. Здесь… Занесла все таки нелегкая. И, похоже, останусь здесь навсегда.
— Ты знаешь, что Маат живет в сверкающем камне на второй чаше золотых весов?
— Да, Ши. У меня были по этому поводу некие подозрения. — Да… Подозрения. Я оказался туп как дерево и глуп как светляк Ши. Мозги просто отказались работать на столь жестоком морозе. Стрелка золотых весов показывала то место, где находилась Тиамати. Порождение Хаоса и Абсолюта, Гуанганапа и Маат гармония, в тонком сочетании того и другого, она всегда находилась между ними. Если весы не были уравновешены, то найти Тиамати не представлялось возможным. А если… Я подул в окоченевшие кулаки. И о чем-то еще хотел спросить Ши. Однако, слабое насекомое, издав неопределенный писк, сложив крылья, упало мертвым камушком на снег. А если Маат и Гуанганап снова вместе, то стрелка золотых весов должна показывать на «ноль». Место, в котором мироздание разделяется на «до» и «после».
— Белая река… — Непроизвольно проговорили онемевшие губы. Я с облегчением вздохнул. Круг замыкался. Мне нужно было возвращаться. Обратно на серую пустошь. Через все три жизни, мили и годы на которые я ушел на юг и далее в восточный предел. Это было далеко. Очень далеко. Возвращаться подобным образом мне хотелось меньше всего. Но, выбора не было. Я открыл жемчужину, в которой мы расставались с Дианой, оставил Мальву на дороге из черного камня. Снял с нее седло и упряжь. Поцеловал в большую умную голову и легонько шлепнул ладонью по крупу. Мальва всхрапнула и рысцой побежала, высекая из камня искры. Она больше мне не понадобится. Пусть ищет свои пути. Может ей повезет найти другого всадника, и он будет любить ее, так же как и я. Я покачал головой, достал из-за спины свой клинок и оголил запястье. Это был самый короткий путь к отмели у прибоя белой реки. За мной не успеет даже Диана. Ши был прав. Ким научил меня падать и поэтому, проваливаясь в черную пропасть, я не лег холодеющим телом на серый песок.
Солнце по-прежнему, затянутое багровыми тучами, медленно протаяло в низком тяжком небе, и свежий ветер шевельнул мои уже целиком поседевшие волосы. Я посмотрел на струйку крови, текущую из перерезанной вены. Здесь она казалась почти черной. Вытащил из сумки медпакет, который я взял у безымянной девушки, спасшей ценой своей жизни, жизнь Железного Всадника и туго перетянул рану. Посмотрел на бинт. Как странно. Здесь за сотни и сотни миль за сотни лет на север от желтых болот и ржавых ручьев крови, на самом краю жизни, он продолжал делать то, что делал всегда. Спасал. Я оторвал клочок марлевой повязки зубами и задумчиво комкал его в руке. Я не знал, все ли я нашел, из того, что было утеряно, но вернуть — значит вспомнить. Серая пустошь была памятью Хартланда. Памятью Терры. Вернуть память Хартланду возможно было единственным способом.
Я нашел остатки костра, в котором сплелись огонь и пепел в символе белой змеи. Снял с головы шлем и воткнул его в середину тлеющих углей, словно он был обычным походным котелком. Выложил в него из сумки все, что собрал на старых тропах: хлеб, молоко, воду из своего ручья, бинт, леску с кровью брата, кусок шелковых крыльев О, и стал ждать.
Огонь, змея, крылья…
Результат был предсказуем. Серая пустошь зашевелилась от края до края, словно под толстым слоем песка долго спало и наконец, проснулось огромное животное. Вначале показалась пасть с острыми зубами. Потом глаза с вертикальными прорезями зрачков. Длинная шея. Перепончатые крылья. Когтистые лапы. Глаза уставились на меня смеющимся взглядом.
— Ты все-таки нашел меня, Мастер… — Голос дракона не предвещал ничего хорошего. Я пожал плечами.
— Кто ищет — тот находит, Тиамати. Рано или поздно, я разбудил бы тебя. — Тиамати была всем, что происходило на Терре. Каждым и в каждом. Тем самым течением времени, в которое и складывалось предопределение. У кого же еще мне было просить помощи?
— Ты снова пришел за советом? — Я вспомнил изрисованные листы бумаги с ее изображением. Да когда то я просил совета у Тиамати, пристально вглядываясь в ее змеиные глаза. Просил немного. Всего лишь рассказать мне о том, как оставить себе вторую жизнь. Я не знал тогда, что третья даст мне гораздо больше, но… случилось то, что случилось и иначе быть, по-видимому, просто не могло.
— Ну, а что еще может просить у дракона простой мечник Хартленда, Тиамати? — Тиамати отряхнулась от песка, аккуратно сложила крылья и обернула свое тело длинным чешуйчатым хвостом. Ее голова находилась совсем рядом, и мне казалось, что ее жаркое дыхание подпалит мне волосы.
— Что хочет, Мастер в этот раз? Как обычно — невозможного? — Я прикрыл щеку ладонью.
— Ты, могла бы не дышать мне прямо в лицо, Тиамати? В противном случае тебе придется договаривать с головешкой. — Тиамати подняла голову выше, и теперь мне пришлось задирать вверх свою, словно я разговаривал с небом,
