– А и пойду, и прихвачу! – вскочил пьянчужка, распространяя новую волну зловония. – Вы еще про Михаила Христенко услышите!
– Ага, только посудой греми потише, орденоносец. Еще раз в дверь среди ночи ломиться будешь – пристрелю на хрен, так и сдохнешь неопохмеленным. – Я аккуратно обошел его, чтобы не задеть, и поспешил домой.
Стоило мне войти – Вера кинулась на грудь.
– Да я в штабе весь день просидел. Что со мной будет? – Я провел рукой по рыжим непослушным волосам жены. – Ты чего вся на нервах?
– Днем немцы разбомбили второй корпус военно-клинического госпиталя. Нас кинули помогать обрабатывать раненых.
На Вере лица не было. Натерпелась.
Я потащил ее на кухню, усадил за стол.
Ужин был почти готов – на примусе доваривалась картошка, на столе стояли банки консервов. Я быстро вскрыл ножом тушенку, вывалил ее в кастрюлю.
У жены еще остались силы руководить мной.
Быстро ополоснувшись, я сделал что-то вроде гуляша. Мы жадно накинулись на него.
– Вот, еще паек выдали в управлении.
Вера достала из сумки батон колбасы, кусок сыра, буханку серого хлеба. Там же блестела бутылка «беленькой».
Я достал «трофей», оторвал пробку. Разлил по чуть-чуть в обычные чайные стаканы.
– Ой! А у тебя на гимнастерке «Боевое Красное Знамя»! Петя… Это же высшая награда!
Вера кинулась меня целовать.
Мы рассмеялись, еще раз поцеловались. В этот момент за окном опять завыли сирены воздушной тревоги.
Глава 19
Что-то мне снилось хорошее, мирное и светлое. Не помню уже подробностей. Как часто бывает, самый красочный сон улетает из памяти через мгновения после пробуждения. А вот то, что закончился он пулеметной очередью, направленной прямо в меня, это запомнилось. Лучше бы наоборот.
Так вот, пулеметные очереди вспахивали землю под ногами, а я, как и положено во сне, не мог пошевелиться от подбирающихся все ближе фонтанчиков. И тут меня вытолкнула в явь Вера, пробормотав: «Телефон звонит, не слышишь, что ли?» Черный эбонитовый ящик в прихожей действительно тарахтел, сотрясая стоящую под ним тумбочку. Я поднял трубку:
– Старший лейтенант Соловьев у аппарата.
– Ну ты и горазд спать, старлей, – послышался где-то далеко насмешливый голос Масюка. – Двадцать минут тебе на то, чтобы поссать-умыться-побриться, в четыре-тридцать должен стоять у проезжей части, одетым по форме. Понятно?
– Понятно, – буркнул я, не совсем еще проснувшись.
– Так не теряй времени, шевелись! – добавил Аркадий и бросил трубку.
Черная «эмка» подобрала меня ровно в указанное время, безо всяких ефрейторских зазоров. На улице только начало светать, и в утренних сумерках я заметил Масюка, сидевшего впереди, возле водителя. А когда сел, обнаружил рядом с собой, на заднем сиденье, грузноватую женщину сильно за сорок, в гражданской одежде (платье непонятного еще в темноте цвета с рукавами по локоть, не помню уже, как они называются, и шляпка на голове) и с дамской сумочкой на коленях. От нее даже немного пахло духами. Странный запах для этой машины. Но мы – люди военные, с кем рядом посадили, с тем и сиди, надо будет – расскажут, не надо – и так покатаешься.
Проехали чуть меньше километра, поплутав по киевским утренним улочкам, остановились у какого-то темного дома, Аркадий бросился к подъезду, из которого почти сразу вышел Кирпонос. Подошел к задней двери и сел по другую сторону от женщины. Водитель дождался, когда Масюк займет свое место, и тут же тронулся с места.
– Сколько нам ехать? – спросил командующий.
– Часа два, если повезет, – ответил молчавший до сих пор водитель.
– Ладно, я пока отдохну, – сказал Кирпонос. – Кстати, Соловьев, познакомься, это Эмилия Карловна, военный переводчик. Ты же немецкий знаешь?
– На бытовом уровне, товарищ генерал, по верхам от соседей нахватался.
– Вот и пообщайся пока со знатоком, она оценит. Смотришь, и пригодится когда.
Поговорим, раз приказано. Комфронта закрыл глаза и через минуту даже засопел тихонечко, не обращая внимания на то, что машину время от времени потряхивало на выбоинах. А Эмилия Карловна приступила к оценке моих знаний.
Плавал я, конечно, как и любой человек, у которого долго не было практики. Эмилия не жалела меня и грузила по полной. Сначала я понимал ее через три слова на пятое, потому что она, как мне показалось, специально говорила очень быстро и невнятно. Отвечал я ей медленно, постоянно вспоминая слова, которые все куда-то потерялись. И вдруг в какой-то момент я поймал себя на том, что ничего больше не вспоминаю, а Эмилию понимаю напрямую, не пытаясь перевести ее речь сначала на русский. Как в детство попал. Тогда тоже с друзьями болтали не задумываясь, слова сами на язык шли. Беседу вела как опытный следак, видать, раньше эта дамочка была совсем не переводчицей. Не уровень Чхиквадзе, конечно, но Буряков если и обошел бы ее, то не сильно. А уж те, кто меня допрашивал в шестидесятых, достойны были только нервно курить в сторонке.
Ехали мы долго, куда-то на юг. За дорогой я особо не следил, опять же занят был. Странно, второй раз с Кирпоносом еду, и снова меня с расспросами дергают. Надеюсь, что это не войдет в традицию, как по мне, лучше молчать, чем говорить.
В голове у генерала, видать, был встроенный будильник: проснулся он минут за пять до того, как мы приехали на место.
– Ну, Эмилия Карловна, что скажете про моего адъютанта?
– Словарный запас маловат, конечно, хотя по бытовым темам ориентируется очень хорошо. На допросы – хоть сегодня, лучше некоторых наших справится, а вот для тыла – хотя бы месяц с акцентом поработать, речь поправить. Очень способный молодой человек.
С молодым человеком она, конечно, сильно польстила, хотя я и заметил, что устаю здесь меньше, чем там. Да и сравнивать волю и тюрьму – дело ненадежное.
Как остановились, переводчица вылезла из машины вслед за генералом и куда-то очень быстро исчезла, видать, работа для нее здесь была срочная. Мы с Аркадием пошли за Михаилом Петровичем. Не вплотную, конечно, но так, чтобы в виду оставаться.
Встречал Кирпоноса, как я понял, командир корпуса, генерал-майор Кулешов – среднего роста мужик с пухлыми, капризными губами и немного недовольным взглядом. Он сразу начал напирать на то, что они только прибыли, корпус разворачивается, давайте дождемся командарма Костенко, боевые задачи ставить еще некому, а линия соприкосновения… Кирпонос тут же в ответ начал орать. Короче, я их слушать перестал почти сразу: во-первых, не по чину старлею смотреть, как один генерал другого строит, а во-вторых, неинтересно это уже давно. Сколько я в своей «прошлой» жизни таких матюгов наслушался. Что в армии, что в тюрьме…
