Но вот идеальное решение. Движется крепко и возбуждающе, габариты подходящие — можно вцепиться зубами в горло и оприходовать, а потом выпить кровь или голову откусить, как масть ляжет. И все это время ее кошмарный инструмент будет направлен в другую сторону.
Чет растворился в воздухе дымкой и сполз по стене здания, мешаясь с ночным туманом, что подбирался от Залива.
Джоди
Ей случилось посмотреть на водянистый силуэт Беллы в свете ртутного фонаря как раз в тот миг, когда у Беллы за спиной возникла еще одна фигура — и не просто возникла, а прыгнула ей на плечи и повалила куда-то в сторону от бассейна. Джоди не собиралась сидеть и сверять контрольные ориентиры. Чем бы эта тварь ни была, она — союзник.
Джоди вылетела из воды ракетой и в два шага вспорхнула на двенадцатифутовую ограду, а уже с нее оглянулась. Что-то немного потаскало Беллу по площадке у бассейна, а теперь уложило лицом в бетон и, похоже, трахало до потери пульса.
Джоди знала, что не стоит, и все ж помедлила. Большие котины ушки, большой котин хвост — Белле в затылок клыки всадила большая котя. Котя величиной с саму Беллу, если не больше. Чет. «Нехороший котик», — подумала Джоди.
Белла завизжала, затем оттолкнулась руками от бетона, и оба они подлетели кверху, а в воздухе перевернулись и снова рухнули на бетон, только теперь точка соприкосновения пришлась Чету на хребет. Он разжал челюсти, Белла вихрем вывернулась и разрядила в него автомат. Чет взвыл и задергался. Белла дала очередь ему по шее, и та мгновенно растворилась массой слизи. Котик больше не шевелился.
Джоди этого хватило. Она спрыгнула на тротуар и ринулась в глубь финансового района, на следующем перекрестке свернула вправо, затем налево. Так быстро, как только несли ее ноги, и плевать, увидят ее или нет. Она попробовала на бегу обратиться в туман, но не смогла. Не давали не то страх, не то раны. За спиной она слышала шаги Беллы — в квартале позади, вот уже меньше квартала. Какова вообще дальнобойность у этих пулек?
Влево на Бродвей, влево на Бэттери, вправо на Пасифик, шаги не отстают, как к жопе приклеились, налево по Сэнсом, опять налево, сухой треск автомата — и под нею подломилась правая нога. Джоди перекатилась и попробовала встать, но автомат плюнул пульками снова, и левая нога тоже исчезла. Тогда она перекатилась на спину, оттолкнулась и поехала на попе. Автомат опять плюнул, и перестал работать ее левый локоть.
— Блядь, да сколько же в нем патронов?
— Больше, чем потребуется для того, чтоб я растолкла тебя в пюре, — ответила Белла. — Ой, смотри — а бассейна-то и нету.
— Жалко. Боюсь, другой такой поебки с котиком тебе не достанется.
Автомат сплюнул. Под Джоди со всплеском боли подломилась правая рука.
Белла провела ногтями по своей груди.
— Не было такого. Этот костюм останавливает свет, даже пули малого калибра…
«А вот клинки, очевидно, не может», — подумала Джоди.
Она же была вампир, в конце концов, и на ее глаз хищника все происходило медленнее. Поэтому увидела она вот что: над плечом Беллы вознесся клинок, в тело он вошел в левой трапециевидной мышце, как замок-молнию раскрыл ей верхнюю часть корпуса вместе с членоупорным костюмом и вышел в аккурат под правой рукой. Голова Беллы и правая рука соскользнули вправо, а левая рука и остаток тела рухнули влево. На лице у нее осталось довольно удивленное выражение, а рот продолжал беззвучно шевелиться, словно ей, вопреки всему, все же отчаянно хотелось закончить последнюю фразу.
— Здрасте, — сказал Оката.
Джоди глянула мимо японца с мечом на уличную табличку на углу. Она гласила: «ДЖЕКСОН-СТРИТ».
24
История любви?
Джоди
Ей не впервой было выбираться из мужской квартиры среди ночи с туфлями в руке, но впервые она принимала такое решение потому, что этого мужчину ей не хотелось убивать. Такого маленького, такого хрупкого, такого одинокого. Раньше она брала людей с похожим черным кольцом в ореоле, и они благодарили ее. Это милость, облегчение, конец боли, но теперь она просто не могла себя заставить. Она оставила Окату не умирать в одиночестве, хотя он, вероятно, и так умрет все равно один, и не потому, что он был к ней добр и спас ее — а он был и он спас, — а потому что не были закончены рисунки. Он человечек странный, затворник и фехтовальщик, носит в себе какую-то огромную боль, но превыше всего прочего он — художник, и Джоди было непереносимо это прекратить. Потому она и ушла.
А теперь вот вернулась.
Оката вложил меч в ножны и попробовал поднять ее на ноги. Все конечности у Джоди как будто пылали, сама она могла шевелить лишь правой рукой. Она показала подбородком на оружие Беллы.
— Дайте это мне, Оката. — И для наглядности похватала рукой воздух.
Художник прислонил ее спиной к ажурному кованому ограждению лестницы в свою квартиру, подобрал оружие и вложил ей в руку. Потом крепко взялся за ствол и что-то сурово произнес по-японски.
— Нет, с собой кончать я не собираюсь, — ответила она и улыбнулась.
Тогда он отпустил ствол, и она изрешетила труп Беллы пульками — пока не расстреляла весь боезапас. А потом забросила автомат за перила и жестом попросила Окату помочь ей спуститься к нему. Когда японец втаскивал ее в дверь, труп Беллы превратился уже в кучу склизких кусков мяса на мостовой. Утром, когда на него попадут первые лучи солнца, на дороге останется лишь горелое пятно да куски оплавленного пластика, которыми некогда были костюм из кевлара, обувь и очки.
Оката помог ей зайти в душ и там промыл раны, вытер ее насухо и принес остатки свиной крови, которые держал в холодильнике.
Джоди стало чудовищно неловко. Он ждал ее, вероятно, даже ходил искать ее, когда Белла загнала ее сюда.
Она допила кровь, и ноги зажили и окрепли настолько, что получилось встать. Джоди подошла к его рабочему столу и включила свет. Там лежала последняя ксилография. Не оконченная, но завершены были два клише — черное и красное. Джоди увидела себя в душе — рыжие волосы текут за спиной в потоках воды, у ног в луже собираются черные угольки.
Оката стоял рядом и критически рассматривал ксилографию, словно в любую секунду мог что-то исправить на оттиске. Джоди нагнулась ниже и заглянула ему в лицо — так она смотрела бы на него с бумаги.
— Эй, — сказала она. — Спасибо.
— Ладно, — ответил он.
— Извините, — сказала она.
Пес Фу
Эбби лежала на футоне в большой комнате студии. В угол были составлены пустые крысиные клетки, и Фу отвинчивал фанерный щит с одного окна, чтобы стало светлее. Он пристально наблюдал признаки жизни в Эбби с шести утра. По крайней мере, теперь жизнь в ней подавала признаки. Поначалу не было и их. А в полдень она открыла глаза.
