— разумеется. Только почему-то своим символом они держали Колчака, который являлся кем угодно, но не сепаратистом. Возможно, никого другого они просто не знали.
Устрялов ответил:
— Ну, не совсем сепаратисты. Надо совсем не иметь мозгов, чтобы мечтать о независимости Сибири. Промышленности нет, населения мало. Если бы Столыпину удался его план переселения — тогда, возможно. Автономисты полагали: Россия относится к Сибири как колонии, требуется уделять больше внимания её развитию.
Но Пепеляев, как сибирский патриот, очень плохо относится к игрищам атамана Семенова. Ведь тот откровенно ориентируется на японцев.
— Да уж, Сибирь как японская колония во главе с Семеновым — это нам тоже не нужно.
— И игры с французами и американцами Пепеляеву не нравятся. Мне, честно говоря, тоже.
— Эти господа если влезут, их потом ничем не выкуришь. Вот видите, что общее во взглядах у нас имеется.
— А как же ваш интернационализм? — Усмехнулся Устрялов.
— Николай Васильевич, люди меняются. А уж тем более — люди, пришедшие к власти. Большевики сидят в Кремле — и место диктует нам, как поступать. К примеру, зачем нам отдавать кому-то Баку? Это нефть. Украину? Это хлеб. Финляндия — порты на Балтике. А мировая революция… У Карла Маркса ведь не сказано, как именно она произойдет. Что такое двадцать лет для истории? Даже меньше, чем миг. А нам надо продержаться эти двадцать лет. Тем более, нам сочувствует множество людей в разных странах. И это — большая помощь.
— Вы рассуждаете не как большевик, а как националист.
— Я могу сказать вам по секрету — а мы есть советские националисты. Ведь смотрите, что получается? За вами почему-то всегда идут иностранцы. А мы, так уж сложилось, защищаем Россию. В том числе — от всяких Нобелей и Ротшильдов, которые как пиявки, присосались к нашей экономике. Вот сколько бы России пришлось разбираться с дикими царскими долгами? Только мы с нашим революционным хамством могли послать их в известное место. Да и признайте. Колчак у власти недолго — а уже успел восстановить против себя чуть ли не всю Сибирь. При том, что тут никогда не было помещиков. Представьте, что станет там, по ту сторону Урала. Вы отменили Декреты Советской власти. А там за землю будут биться насмерть. Представим, что Колчак возьмет Москву, хотя это из области чудес. Допустим, вы нас всех перевешаете. И что? Ничего это не изменит. Вам придется залить Россию кровью. Но и это не поможет. Кроме нас есть ещё левые эсеры, анархисты, да много кого. Так что лет на двадцать вам развлечений хватит. А после этого на месте России останется только выжженная земля. Вы, вроде бы, нормальный человек, вам не застит глаза ненависть к «большевистским хамам». Вот и подумайте.
Устрялов долго молчал.
— Признаться, с такой стороны на происходящее я не смотрел. А что вы со мной сделаете?
— Выбор за вами. Я могу предоставить вам свободу. Наши бойцы проводят вас до солдат Пепеляева. Вы ему передадите ваше письмо. У меня ведь такая мысль, что лить русскую кровь — это неправильно. Вот недавно мы полк ваших побили. Молодые парни, за что они погибли? За Колчака, которого все ненавидят? Большевики, конечно, много ошибок сделали, но они тоже учатся. Может, пора кончать воевать?
Устрялов ушел к Пепеляеву. Как там дело будет — черт его знает. Но я сделал, что мог.
* * *
А положение Первой армии Пепеляева было — хуже некуда. Их отсекли от снабжения, боеприпасов у них не имелось, с едой тоже было хреново. В виду последнего обстоятельства многие бросились грабить всех, кто подворачивался под руку. Что рождало ответную реакцию. Сибиряки — люди суровые. А когда их начинали грабить, то они надевали красные ленты и уходили в тайгу. Так что многочисленные отряды чувствительно покусывали партизан. К Сталину прорвался товарищ Тухачевский. В этой истории он не сумел сделать такую блистательную карьеру, он являлся командиром дивизии. Так вот он предлагал Сталину большую операцию по ликвидации Первой армии. Однако Виссарионович не спешил. В самом деле — а куда они денутся. Сталину не были нужны громкие успехи, ему был важен результат. В данном случае он придерживался принципа «тише едешь — дальше будешь». Тем более, он-то знал про мою возню с Устряловым. Лично я не понимал, что именно может из этого выйти. Но вышло.
Мы продолжали торчать в Кургане, где занимались, в основном, изданием листовок и прочей агитационной продукции. Наше наступление застопорилось. Красные взяли Петропавловск и Ишим, а дальше как-то завязли. А в тылу продолжала болтаться армия Пепеляева. Наши бойцы маялись дурью, среди них пошли разговоры строго по Лермонтову — «не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки…» Наша пропаганда привела к тому, что красноармейцы именно себя считали Русской армией, а колчаковцев — предателями, иностранными наемниками.
Но как-то под вечер ко мне в купе ввалился Сорокин.
— Слышь, комиссар, тут тот тип пришел, интеллигент, которого ты неделю назад отпустил.
— Устрялов, что ли?
— Вроде он так назвался. Вышел на наши посты, сказал, что ты его знаешь.
— Рисковый мужик. Наши могли бы и сразу шлепнуть.
— Да, в смелости ему не откажешь. Наши, особенно кто из партизан, с кадетами не церемонятся.
— Ну, ладно, ведите его сюда.
Устрялов выглядел очень уставшим, к тому же его лицо было покрыто щетиной возрастом в несколько дней. Явно, что в Первой армии жизнь была не самая лучшая.
— Здравствуйте, Николай Васильевич. Вот мы с вами снова встретились. Что вас ко мне привело?
— Генерал Пепеляев хочет с вами поговорить.
— Именно со мной?
— Да. Он сказал, что вы человек чести. Другим большевикам он не верит.
Гы. Вот уж кем только в жизни меня не называли. Фашистом, сионистом, анархистом, коммунистической сволочью, продажным писакой. Но за благородного дворянина я канаю в первый раз.
— Где предполагается встреча?
— В пятнадцати верстах есть зимовье. Встреча послезавтра. Генерал предложил вам брать сколько хотите охраны.
Ну, что же, надо ехать. Каких-нибудь гадостей от Пепеляева я не ожидал. Всё-таки я не такая важная птица. Даже если они каким-то образом сообразили, что я из будущего — какая Пепеляеву радость с моего убийства или захвата? Да и Колчаку тоже. А какая-нибудь западная разведка — так им логичнее было встретиться со мной и попытаться меня купить. Ведь кто я такой, если поглядеть со стороны? Авантюрист. А так — тащить меня через тайгу, когда вокруг красные и партизаны…
Мы подъехали к зимовью на двух санях на
