год!
Саша ткнул в неё пальцем и поинтересовался:
— Откуда столько?
— Одежда дорого стоит, — объяснил Гогель. — К тому же вы состоите шефом нескольких полков, а значит у вас должно быть по мундиру каждого полка. А вы растете. Поэтому приходится каждый год обновлять гардероб.
— Но это десять годовых окладов титулярного советника!
— Но вы же не титулярный советник, Александр Александрович!
— Сколько стоит мундир штабс-капитана? — спросил Саша.
— Около сорока пяти рублей… хотя, смотря у кого шить.
— А сколько полков? Их, кажется, штук десять?
— Девять, — уточнил Гогель.
— Но даже десять мундиров — это четыреста пятьдесят рублей, — подсчитал Саша. — Где ещё две с половиной тысячи?
— Но есть повседневная форма и есть парадная, и нужно иметь несколько мундиров…
Саша бросил на гувернера взгляд, после которого, видимо, вызывают на дуэль. Но вызвать великого князя никак невозможно, и Гогель осекся и замолчал.
«Сколько же ты себе в карман положил, добрый простак Гогель? — думал Саша. — Да, врач излечи себя сам. Погонял воров в московском университете, а у себя под носом?»
— Григорий Федорович, — начал Саша не допускающим возражений тоном, — я хочу контролировать все мои расходы. Все! Так, чтобы даже новые кальсоны не заказывали без меня.
— Хорошо, хорошо, — прошептал гувернер.
— Три тысячи сто — это совершенно беспредельно! — возмутился Саша. — Хорошо, что Герцен не знает, а то бы он уже расписался на полколокола! В нищей стране! При дефицитном госбюджете!
— Государственной росписи, — тихо поправил Гогель.
Саша пожал плечами.
— Какая разница! И кто-то ещё наивно надеется, что тут не будет революции. Это прямые в неё инвестиции!
Саша вздохнул и продолжил изучение бухгалтерии.
Оказывается, он платил пенсии, на которые уходило порядка пятисот рублей.
— Что за пенсии? — поинтересовался он.
— Кормилице и няням, — объяснил Гогель.
— Ладно, — смирился Саша. — Но я хочу подробную роспись, кому, когда и сколько.
— Дома, — пообещал гувернер.
Дальше шли «премии слугам». Порядка тысячи рублей. Ладно, не будем обижать дворцовый пролетариат.
И пожертвования: тысяча пятьсот рублей. Немного по сравнению с лимитом. Значит, сюда можно залезать вволю, правда, придется согласовывать с Гогелем. А то и с Зиновьевым.
И наконец ещё одна увесистая статья: «Жалованье преподавателей». Семь с половиной тысяч. Учителей, конечно, обделять нехорошо, но ради экономии можно ещё что-нибудь сдать экстерном.
— Григорий Фёдорович, а ваше жалование по этой статье проходит? — поинтересовался Саша.
— Нет, содержание военным воспитателям начисляется из денег государя.
«Навязанная услуга, конечно, — подумал Саша, — зато из денег папа́. И не возмутишься».
— А сколько, если не секрет?
— Три с половиной тысячи, — признался Гогель. — И ещё жалование по чину: тысяча рублей.
— Ага! — отреагировал Саша. — По чину генерал-майора?
— Да.
То есть только что он ухнул на подарки два с половиной годовых генеральских жалованья. И ведь может не окупиться, если заодно алтари не распечатать.
— Вы, похоже, мною тяготитесь, Александр Александрович, — сказал Гогель.
— Понимаете, Григорий Фёдорович, разные люди взрослеют в разном возрасте. Я чувствую себя взрослым. Мне нужны ваши советы, я бы не догадался взять с собой шкатулку с подарками. Но мне не нужна опека, и воспитывать меня поздно.
— Вам четырнадцать лет.
— Я чувствую себя гораздо старше.
— Это бывает с юношами, — улыбнулся Гогель. — С возрастом проходит.
И Саша понял, что вовсе не хочет отставки Григория Фёдоровича. Гогель — зло известное и прирученное. Хорошо бы, конечно, вообще без воспитателя, но хрен позволят. А другого придется приручать с нуля.
В списке осталась всякая мелочь. Учебные пособия: 50 рублей. Расходы на картины и библиотеку — совсем смешные, меньше пяти рублей. Значит, в статью можно залезть. Правда, неизвестно, как отреагирует Гогель, если заказать что-нибудь дискуссионное. Но попытка не пытка. Если откажут — можно купить за свой счет.
Статья «прочие расходы» была предпоследней, зато могла конкурировать с зарплатами преподавателей: четыре с лишним тысячи.
— Здесь нужна полная расшифровка, — сказал Саша.
— Запросим, — кивнул гувернер.
И наконец последней строчкой шло сэкономленное и возвращенное в сбережения, так называемые экономические суммы. И они почти доходили до половины. То есть пятидесяти тысяч. Это прямо радовало.
— А сколько всего у меня денег? — спросил Саша.
— Я точно не знаю, — сказал Гогель. — Спрошу в Конторе августейших детей.
Саша счастливо выдрыхся на широкой купеческой кровати, но ровно в десять Гогель-гад всё-таки разбудил и доложил, что его приглашают к завтраку.
В ногах обнаружился вчерашний кот, безжалостно изгнанный Григорием Фёдоровичем.
У Морозовых всё было по последнему слову техники, то есть с водопроводом и сортиром. За завтраком фабриканты ждали в полном составе: то есть Савва Васильевич, Тимофей Саввич, Мария Фёдоровна и Ульяна Афанасьевна.
Подали кофе и пирог. По случаю субботы, слава Богу, с мясом.
— Ваше Императорское Высочество, а вы уже видели сегодняшние «Московские ведомости»? — поинтересовалась младшая тигрица.
— О Господи! — воскликнул Саша. — Никак там про меня?
— Да, — кротко улыбнулась Мария Фёдоровна, словно была белая и пушистая, а не огромная и полосатая.
— Можно посмотреть?
И Саше протянули газету.
«Московския ведомости» имели формат примерно А3, подзаголовок «Газета политическая и литературная, издаваемая при ИМПЕРАТОРСКОМ московском университете». Чуть ниже располагался толстый, как на монетах, двуглавый орел, а под ним гордая надпись: «Второе столетие. Год четвертый». Саша прикинул, что издаётся газета с 1756 года, то есть основана при Елизавете Петровне.
Первая полоса отличалась таким многообразием шрифтов, за которое любой верстальщик будущего сварил бы живьем в кипящих чернилах.
Прорекламированная статья была прямо здесь: на первой полосе. И называлась: «Посещение Его ИМПЕРАТОРСКИМ Высочеством Великим князем Александром Александровичем первопрестольной Москвы».
— Да-а, — протянул Саша. — Это новый этап в моей жизни. В подцензурном издании! На первой странице! А не на задворках «Морского сборника» под псевдонимом и не в богопротивном «Колоколе» у черта в заднице.
— Александр Александрович! — одернул Гогель.
— Пардон, Григорий Федорович! Эмоции.
Мария Морозова только усмехнулась.
Статья начиналась с описания встречи «верноподданными студентами Московского университета августейшего сына нашего обожаемого ГОСУДАРЯ» на Николаевском вокзале. Но осторожно умалчивала об особенностях Сашиной конституции, методах её принятия и прочей политической дискуссии.
«Великий князь Александр Александрович милостиво изволил остановиться в ректорском доме
