Книга Пуговицы и кружева - Пенелопа Скай

Мне было страшно. Действительно страшно.

На секунду Кроу отвел взгляд, рассматривая пол под ногами, а потом произнес:

– Это он продал тебя.

Каждое слово прогремело в воздухе, словно атомная бомба. И каждый взрыв был способен разрушить гору.

Я слышала. Я понимала. Но мозг упорно отклонял эту мысль. Этого не могло быть.

– Что?

– Он заманил тебя на пристань, потому что именно там они и договорились встретиться. Он обещал передать тебя им в руки и отвалить.

– Но… но его же били…

– Постановка. Часть их плана. Он не хотел, чтобы ты знала, что это его рук дело.

Взгляд Кроу метал молнии, которые отскакивали от стен.

– Он не мог это сделать. – Да, в последнее время у нас были напряженные отношения, но я была уверена, что он никогда не прибегнет к такому способу ради быстрых денег. – Нет, не может быть.

– У него были долги. И довольно крупные. Он играл. И если бы он не вернул деньги, его бы убили. За тебя ему заплатили сто тысяч долларов, поскольку ты красива и к тому же американка.

Внезапно заболел живот, словно меня пырнули ножом. Я припомнила мужчину с лоснящимися волосами, который приходил к нам, сказав, что ищет Джейкоба. Он говорил, что Джейкоб должен крупную сумму, но тогда я подумала, что это ошибка, ну или, на крайний случай, он задолжал какие-нибудь сто баксов за партию в покер. Но теперь до меня стало доходить. Все начало складываться в единую картину, которая объясняла слова Кроу.

Я скрестила руки на груди и вдруг почувствовала унижение, которое обволокло меня, словно испарина. Ведь все это время я переживала из-за своих отношений с Кроу, мне было стыдно за то, что со мной происходило. Я и согласилась-то с ним на сделку лишь для того, чтобы иметь возможность освободиться и уехать домой, чтобы вернуться к нормальной жизни. Но теперь я понимала, что у меня нет ни дома, ни нормальной жизни. Джейкоб не получил новой работы. Он потратил честь заплаченных ему денег, чтобы отвезти меня на Багамы и передать как товар.

Господи!

Я прикрыла рукой рот, словно хлынувшие слезы рвались прямо из моего сердца. Они шли не из глаз, а из самой раздавленной души.

Кроу смотрел на меня. Гнев в его глазах угас, и вместо него там стояла грусть.

– Я не хотел говорить тебе об этом.

Но мне была не нужна его жалость, что я заметила на его лице. Для него я была дурой, которая верила во всякий вздор. Ведь мой собственный парень продал меня за деньги. Когда ему приходилось туго, я всегда была рядом с ним. Но, дойдя до низшего предела, он воспользовался мной и продал торговцам живым товаром, прекрасно понимая, что меня ожидает.

И все равно сделал это.

Горе? Несчастье? Я даже не могла подобрать нужного слова, чтобы описать свои чувства.

Да и слова «предательство» тут было явно недостаточно.

Ни в одном языке не было слова, что могло бы описать ту мучительную боль, которая разрывала меня на части. Со стороны я выглядела спокойной. Но на самом деле я буквально рассыпалась на части. Джейкоб был единственным близким мне человеком, он был моей семьей. Но теперь мне незачем было стремиться на свободу. Мои силы иссякли. Дома меня никто не ждал.

Я повернулась в сторону двери с целью как можно скорее уйти отсюда. Выносить жалость Кроу я была не в состоянии. Мне было ненавистно отражение моей боли в его глазах. Мне хотелось уйти и никогда не возвращаться.

– Пуговица…

Его нежный голос было успокоил меня, но только лишь на мгновение.

Я вышла вон из спальни, даже не оглянувшись. Ноги сами несли меня к выходу. Тело не могло больше вынести дикой боли, что разрывала мне внутренности. Я не знала, как мне с нею справиться, как ее пережить. Это было еще хуже, чем то, что мне довелось испытать у Боунса. Да лучше бы меня в тюрьму посадили!

Тьма стояла хоть глаз коли, и я брела, то и дело спотыкаясь. Скоро я почувствовала, как меня щекочут листья – значит, я забрела на виноградник. Я стала спускаться по грязной тропинке, которая никуда не сворачивала. Отойдя от дома на порядочное расстояние, я почувствовала, как на моих глазах выступают слезы.

И посреди рядов виноградных лоз, там, где никто не мог меня услышать, я упала на колени и зарыдала. Наконец я могла позволить своему разбитому сердцу излить свою горесть вовне. Когда я стала рабыней, мне казалось, что я достигла дна этой жизни. Но на самом деле дно я почувствовала, когда поняла, что у меня нет дома. Мои родители были слишком увлечены алкоголем и наркотиками, чтобы воспитывать меня. Тогда меня забрали в сиротский приют. А потом мой парень продал меня за несколько тысяч.

Я была никем.

В лицо брызнула вода – это включились оросители на винограднике. Я открыла глаза. Волосы, одежда немедленно сделались мокрыми. Я почувствовала, как капли воды скатываются у меня по переносице.

Солнце только что выглянуло из-за холмов, заливая равнину оранжевым светом.

Ночь прошла, но тьма все еще оставалась. Я плакала, пока меня не сморил сон. Глаза стали снова сухими, но боль все еще отдавалась в сердце.

Раньше со мной такого не случалось. Я могла расклеиться, но не так, как было вчера. Проснувшись, я надеялась, что мне просто приснился очередной кошмар, но при виде расстилавшихся передо мною полей я поняла, что все это горькая и суровая правда.

Я поднялась и двинулась обратно по тропинке, все еще не просохшей от оросителей. Одежда намокла и липла к телу. Волосы неприятно холодили загривок. Я была боса, и между пальцами у меня набилась сырая земля.

Кроу уже должен был уйти по делам. Мне не хотелось общаться с ним и снова видеть его жалостливый взгляд. Я прошла через холл, оставляя по всему дому грязные следы – уж Ларс, я думаю, точно не одобрил такое.

Но мне было глубоко наплевать.

Я поднялась на второй этаж и вошла в свою спальню. Там сидел Кроу. Я вздрогнула от неожиданности. На нем был костюм, волосы взлохмачены. Костюм вчерашний. Он просидел у меня в спальне всю ночь.

На кровати стоял поднос с завтраком – помидоры и яичница с беконом. В небольшой вазе алела роза, точь-в-точь такая, какую я получила в первый день пребывания в этом доме.

Кроу встал со своего места и сочувствующе посмотрел на меня. Он не задавал вопросов, и это было хорошо. Я увидела в его глазах беспокойство, словно он переживал за меня.

Не зная, что сказать ему, я выпалила первое, что пришло в голову:

– Пойду приму душ.

Действительно, я была похожа на мокрую кошку, которая вдобавок вывалялась в грязи. И пахла я, как свинтус.

Кроу молча кивнул.

Войдя в душевую, я замерла под теплыми струями. Грязь стекала на поддон и исчезала в крошечных отверстиях слива. Больше всего ее было у меня в волосах, хотя на ноги вообще было страшно смотреть.