Дверь растворилась, и в душевую вошел Кроу, обнаженный и великолепный. По его мощным мышцам стекала вода. Волосы он откинул назад. На подбородке за ночь отросла щетина.
Но я ничего не хотела.
Он намылил руки и стал растирать мое тело. Он смывал с меня грязь голыми руками, очищая забитые поры. Он тер мне руки, вымывая частички земли, попавшие в трещины в ногтях. Он мыл нежно, не торопясь. Он прикасался ко мне, но его член оставался спокойным. Впрочем, зачем ему это было надо? Я была глупой измазавшейся дурой, которая стояла под душем.
Затем он вымыл мне волосы, очистив от грязи все пряди. Его сильные пальцы массировали кожу головы, давая мне ощущение комфорта. Он взял меня за подбородок и обхватил пальцами лицо. В его глазах я увидела настоящее горе. Это был первый знак сострадания, который мне удалось разглядеть за все это время. Он наклонился ко мне и осторожно поцеловал в губы:
– Я устрою ему за то, что он сделал с тобой. Обещаю.
Кроу был единственным, кто всерьез воспринял мою судьбу. Он защищал меня от других мужчин. Стоило кому-то просто посмотреть в мою сторону, и он сразу показывал зубы. Он дал мне ощущение безопасности. Он уважал меня и дорожил мной. И, несмотря на все его темные стороны, я понимала, что передо мной самый добрый из людей.
– Я знаю, – ответила я.
Кроу работал всю неделю дома. Он понимал, что мне нужно прийти в себя, но на всякий случай не отлучался надолго. Через каждые два-три часа он наведывался ко мне в комнату, чтобы проведать меня.
Большую часть времени я проводила в одиночестве. Днем я гуляла по полям, в компании ветра и виноградных лоз. Солнце сильно пекло мне плечи, но это позволяло чувствовать, что я еще жива.
Иногда я плавала в бассейне. Вернее, просто лежала на поверхности воды. Смотрела в небо и пыталась заснуть. Мне хотелось утонуть. Раньше я боялась смерти, но теперь мне было все равно. Лучше уйти во тьму, чем жить в постоянном кошмаре.
Один монстр продал меня другому. А потом я досталась чудовищу. Мир казался куда более мрачным и угрожающим, чем я полагала. Люди были изначально порочны, эгоистичны, и руководствовались только своей алчностью и грубой силой. Впрочем, мне повезло. Ведь я легко могла оказаться где-нибудь в Мексике, в дешевом борделе. И я не осознавала бы этого, пока не прекратится действие наркотика. И далее – по новой.
Сама мысль, что тебе так «повезло», уже наводила тоску.
Ночами я лежала в своей комнате, но заснуть не получалось. Я смотрела куда-то в стену, и думала: а что чувствовал в тот момент Джейкоб? Может быть, у него уже тогда была другая женщина? Чувствовал ли он себя виноватым передо мной? Или его волновал лишь карточный долг?
Да вообще, значила ли я хоть что-то для него?
Интересно, заставлял ли он себя плакать, когда рассказывал о моем похищении? Удалось ли ему обмануть знакомых, заставив их поверить, что он страдает на самом деле? А быть может, обо мне забыли, ведь прошло полгода с моего исчезновения.
Как давно это случилось.
Ночами ко мне приходили кошмары. Иногда мне снился Боунс. Иногда Джейкоб. Но большую часть времени они приходили ко мне оба. Джейкоб купался в деньгах, а Боунс тем временем бил меня ножом и одновременно насиловал.
Просыпалась я всегда в холодном поту.
Та ночь оказалась такой же, как и предыдущие. Я села на постели, и мои глаза сразу же обратились к чаше, что стояла на подоконнике. В ней покоились семь пуговиц, которые светились в лунном свете.
Я смотрела на них и думала, как мне с ними поступить. Кроу сказал, что это наша импровизированная валюта. Мы могли платить друг другу. Он платил за свои желания, а я – за свои.
Именно сейчас мне чего-то хотелось…
В свое время он отказывал мне, но в этот раз передумает из-за пуговицы. Я вынула одну и пошла в его спальню. Дверь, как обычно, была заперта. Я постучала. Через мгновение он стоял на пороге, усталый, с обнаженным торсом. Волосы его свалялись, а в глазах сквозило утомление. Но он смотрел на меня без обычного раздражения и досады. Он смотрел на меня с беспокойством.
Я положила ему на ладонь свою пуговицу:
– Можно, я посплю с тобой?
Одна пуговица в обмен на простой сон – это вполне справедливо. Но если бы он стал торговаться, я заплатила бы и две. Мне было плевать на цену. Я просто хотела спать с ним в одной постели, чтобы от меня отступили мои кошмары.
Он посмотрел на пуговицу и потер большим пальцем по канавкам. Перевернул и прошел пальцем по маленьким отверстиям. Затем он подержал ее между большим и указательным пальцами и вдруг положил обратно мне в руку, зажав ее в кулак:
– На этот раз можешь оставить ее себе.
Я приложила руку с зажатой в ней пуговицей к груди. Мне было не жалко отдать ее. Свобода уже не имела для меня большого значения. Но милость и великодушие Кроу значили гораздо больше.
Я положила пуговицу на тумбочку рядом с настольной лампой, чтобы забрать ее на следующее утро. В свете циферблата будильника маленький предмет непорочно блестел.
Кроу прижал меня к себе и поцеловал в шею:
– Спи спокойно, Пуговица.
Я закинула на него руку, уцепившись за него, как за якорь:
– Спасибо.
