и даже отчасти знакомого начальника городской полиции в сопровождении увешанной янтарём дородной и холёной красавицы-супруги, в прямом и переносном смысле — пышной барыни. Он чуть не поздоровался от неожиданности, но, к счастью, вовремя вспомнил, что сам инкогнито, и занял скромное место в задних рядах.
Сильно накрашенная женщина, едва одетая в кусочки латекса, с огромной шляпой в виде бокала на голове, подносила всем желающим выпивку. Павор, разумеется, взял стаканчик — виски у Шульги был отменным. «Ничего, скоро это всё лопнет, как мыльный пузырь, — с удовольствием оглядывая зал, подумал он, — будет Лёха строить новую колыбу в неизвестных ебенях…»
Вдруг Павор поймал себя на том, что шарит глазами по сторонам отнюдь не для того, чтоб разглядывать чужих красоток с голыми ногами и плечами, которых мужчины брали с собой на бои, чтоб разогнать азартом стылую кровь, и которые были таким же атрибутом статуса, как хороший костюм. Он отчаянно хотел увидеть Светлану, ему всё казалось, что сейчас она выйдет в зал откуда-то из внутреннего хода, ведущего в коридоры колыбы, хотя Павор прекрасно знал, что появится жена только на арене во время финального боя. «А ведь я всё ещё её люблю, — вдруг подумал он, — оттого и ненавижу, что люблю, а она забрала себя у меня…»
Пришёл Шульга с большой шишкой — генеральным директором фармацевтического концерна, завсегдатаем ксенобоёв, уселся в огороженной вип-ложе. На высокую стойку выбрался конферансье в розовом смокинге, в кричащем боа из страусиных перьев, и стал орать мерзости — начинались бои.
— Позвольте пройти, — сказал Павор, протискиваясь через обувь и колени молодых парней, по виду байкеров.
— Куда ты прёшься? — недовольно сказал один, бородатый.
Он даже не повёл закинутой на колено ногой в сапоге из кожи ксеноящера, в подобной обуви щеголял Шульга.
— Понос у меня, — виновато пояснил Павор. — Нервничаю, все деньги поставил, а на нервной почве всегда дрыщу. Сейчас обосрусь, мужики, буду вам смердеть под носом целый вечер, места-то рядом.
Нога сразу убралась.
— Где у вас туалет? — спросил Павор у длинного худого парня с ружьём, в защитном комбезе охотника, стоявшего у выхода.
— Шоу началось, — недовольно ответил тот.
— Припекло, братан!
— Вон кабинки. Живо.
Кабинка экотуалета — не то, что Павор хотел, а хотел он проникнуть внутрь колыбы, наверх, а не в бойцовский зал в подвальном этаже. Впрочем, даже в кабинке нашлось зеркало. Павор снял шляпу, парик, проверил пистолет и переложил в карман, присобачил назад маскарадные принадлежности, вернулся в зал, но на прежнее место не пошёл, а стал с краю, у стены, поближе к выходу. Была у него какая-то скверная чуйка, что дело пойдёт не так и не туда, куда они с яйцеголовым тянули возжи, ведь удача — норовистая кобыла, но Павор подобные мысли гнал прочь, потому что на кону стояла сама Справедливость. Смотрел бои невнимательно, не разделяя восторгов и огорчения зала, и еле дождался финала.
Он ожидал увидеть Светлану в её вызывающем ярком платье, но остался разочарован — она вышла на бой одетая так, словно собиралась возиться на клумбе, с волосами, собранными в хвост. За плечами был небольшой рюкзак, в руках она вынесла небольшого своего монстра и теперь потерянно смотрела на бессмертного зверя. Затем стала трясти решётку — о-о-о, выхода не было! На какое-то время ему стало жаль её, и Павор насладился этим острым и болезненным чувством сострадания к женщине, которую всё-таки любил по-настоящему, но тут же напомнил себе, кто виновница всех его бед, и жалость растворилась в предчувствии торжества справедливости, как шот коньяка растворяется в чае, делая его более крепким и душистым.
Длинную серую тварь он заметил случайно, просто опустил руку к карману с пистолетом, а глаза следом, и вдруг увидел, что у плинтуса имеется хвост. Присмотрелся внимательно и в самом деле чуть не обосрался. В метре от него замер, прижавшись к плинтусу, натуральный мозгоед, совсем такой, как тот, что сейчас медленно дох на арене, хоть в этом яйцеголовый не подвёл. Бессмертная кошка работала — что надо, но против одного мозгоеда, не двух. Больше Павор ни на что другое смотреть уже не мог, а стоял так же неподвижно, как и замершая тварь. Боялся, чтоб не кинулась.
Когда они полезли со всех сторон — он выскочил из зала первым, не дожидаясь финала боя.
Ломанулся в шлюзовую камеру и стал натягивать стандартный переходной скафандр из сваленных в кучу. Руки тряслись, и застегнуться Павор смог с шестого раза. Вдруг опомнился — как он включит нулевую точку? Она активизировалась явно дистанционно, в другом месте. А ещё где-то тут, в колыбе, сидит его дочка! Павор схватил второй переходник, и как сумасшедший побежал мимо кабинок не вниз, а в сторону, напряжённо прислушиваясь к шуму азартного зала, в котором, перекрывая музыку и голоса, вдруг завыло всё иномирье сразу.
Павор заплутал в коридоре, потыкался как беспомощный щенок в запертые двери, и вдруг ввалился в открытую: он оказался в бабской комнате с двумя кроватями, полной женских шмоток. Плюнул, выбежал прочь. Тем временем в зале, внизу, загремели выстрелы и дико закричали люди, поднялся тот гвалт, вой и грохот, который ни с чем нельзя было спутать. Спрятаться. Нужно было срочно как следует спрятаться и пересидеть. Вернуться в женскую комнату и запереться там?
Словно в ответ на его мысли раздался голос Капочки.
— Баба Лиза, где стреляют? — пронзительно крикнула она.
Павор помчался на голос, молясь, чтобы дочка ещё что-нибудь сказала.
— Но там же мамочка! — снова крикнула дочка совсем рядом.
Весь мокрый от бега в резиновом переходном скафандре, Павор свернул на голос, ткнулся в ещё одну запертую дверь, ударил в неё плечом со всей силы и вломился в пищеблок, дико вращая глазами.
— А ну пошёл отсюда! — неуверенно сказала Павору дородная баба в возрасте, судя по внешности — грубая и пьющая тётка. — Тебе чего?
Длинные столы пищеблока были уставлены тарелками с фруктами, нарезкой, канапе, и подносами с чистыми и грязными стаканами. На полу ящиками громоздилась выпивка. Рядом с тёткой, с надкушенным яблоком в руке, стояла дочка. Увидев её, Павор чуть не заплакал.
— Капочка, это я, — сказал он, срывая бессмысленные теперь бороду и парик.
И привалил дверь тумбочкой.
— Это ты?! — поразилась дочка, бросая яблоко. — А где мамочка?
— Мамочка сдохла, детка, мамочки больше нет.
* * *
Она не помнила, как перемахнула через ограду ринга. Наверное, как-то перелезла, цепляясь за сетку, потому что вдруг поскользнулась в крови и чуть не упала. Посмотрела вниз —
