настоятелю моркинской церкви за небрежное хранение документов и на этом счел дело поконченным.
Второе письмо было от инспектора.
«Мною получены сведения, — писал инспектор, — что вы, Григорий Петрович, сожительствуете с замужней женщиной. Школьный учитель, воспитатель молодого поколения не имеет права вести подобный распутный образ жизни. Поэтому настоятельно советую немедленно порвать с этой женщиной и выселить ее из школьного помещения. Вас же мы сочли нужным перевести работать в Кугупундыштюрскую школу Арбанской волости. Получив это письмо, сдайте все школьное имущество законоучителю и тотчас же выезжайте к месту вашей новой службы».
Григорий Петрович загрустил.
— Гриша, что за бумаги ты получил? — ласково спросила Чачи.
— Хотят нас с тобою разлучить. Требуют, чтобы ты вернулась к Макару. Видно, действительно нет на свете правды!
Григорий Петрович объяснил Чачи, что написано в обоих письмах. Чачи испугалась…
— Что же теперь будем делать?
Григорий Петрович не успел ничего ответить: в комнату вошел законоучитель — поп Сидор.
— Когда будете сдавать школу, Григорий Петрович? Я получил от инспектора приказание принять ее.
— Пока я сдавать школу не собираюсь, — ответил Григории Петрович. — Я напишу инспектору, объясню ему все, а потом посмотрим, какое будет распоряжение.
— Пиши не пиши, — ухмыльнулся поп, — а школу сдавать придется, и чужую жену тоже придется вернуть законному мужу…
— Вы, батюшка, о чужой жене лучше помолчите. Я взял ее замуж по-честному, перед людьми. Она не чужая, а моя жена. Вы лучше о своих грехах подумайте. Всем известно, зачем вы похаживаете в Корамасы.
Поп ушел, хлопнув дверью.
— И этот длинноволосый еще сует нос не в свое дело! — Григорий Петрович заходил по комнате.
— Я поеду с тобой, — проговорила Чачи. — Куда тебя пошлют, туда и я поеду.
— Эх, Чачи! — вздохнул Григорий Петрович. — Вокруг нас столько врагов, что я даже не знаю, как быть… Я напишу инспектору, и, может быть, нас оставят в покое…
Григорий Петрович сел за письмо. В голове роем крутились разные мысли, соображения, возражения, но он никак не мог сосредоточиться и изложить все это на бумаге. Григорий Петрович исписал один лист и порвал его, исписал другой, снова изорвал и в изнеможении бросил ручку…
Он себя чувствовал так, словно попал в какую-то западню, которая неотвратимо закрывается за ним, и вот-вот захлопнется совсем. Правда, есть одна лазейка. Если он станет исполнять то, что требуют от него земский начальник и становой пристав, если он станет тайным агентом полиции, тогда его никто не тронет. И не только не тронут, а даже будут помогать ему… Может быть, все-таки следует воспользоваться этой последней лазейкой?.. А может быть, уйти добровольцем на войну? Так сказать, «за веру, царя и отечество»? Но Григорий Петрович давно уже покончил с верой, сложить свою голову за царя он тоже не желает, и слово «отечество» не пробуждает в нем воинственного духа… Он не хочет воевать за «отечество» земского начальника, попа Сидора, Панкрата Ивановича, деда Чужгана и им подобных.
Но хочешь не хочешь, а осенью придется надевать серую шинель. Теперь учителям не дают освобождения от военной службы.
Григорий Петрович задумался о том, что будет с Чачи, когда его заберут в солдаты. Ведь Макар не оставит ее в покое. Макар! Западня становилась еще теснее…
— Нет! Никакого выхода нет! — в тоске воскликнул Григорий Петрович.
Никогда не видела его Чачи таким расстроенным. Забыв о грозящей ей беде, она принялась успокаивать его.
И вдруг Григория Петровича осенила одна мысль. Сначала он пытался отогнать ее, но потом, подумав, сказал сам себе: «Мне все равно пропадать, так хотя бы спасу Чачи».
И сразу же на душе стало легко: решение было принято.
Григорий Петрович даже повеселел. Он обнял Чачи, поцеловал ее и сказал:
— Все будет хорошо, Чачи! А сейчас не мешай мне, я должен написать несколько писем.
— Тогда я схожу к своим.
— Иди, иди. Можешь быть у родителей, сколько хочешь, я кончу писать не скоро.
Чачи ушла.
Григорий Петрович писал до вечера. Он написал три письма товарищам по семинарии. Написал Ивану Максимовичу. В конверт с письмом к нему вложил еще одно письмо. Написал школьному инспектору.
«По некоторым причинам я не могу перейти работать в Кугупундыштюрскую школу, — писал Григорий Петрович. — Аркамбальскую же школу по вашему распоряжению передам законоучителю. Жалованье за июль и август месяцы прошу перевести Иванову Ивану Максимовичу, учителю Тумеръяльской школы, так как я занимал у него деньги. Доверенность Иванову на получение моего жалованья оставляю ему».
Запечатав написанные письма, Григорий Петрович снял со стен*ы скрипку и начал играть.
Когда вернулась Чачи, Григорий Петрович был спокоен и весел. «Раз он смотрит так весело, значит, нашел выход», — обрадовалась Чачи, но расспрашивать ни о чем не стала: сам расскажет, когда надо будет.
Григорий Петрович улыбнулся Чачи и сказал:
— Спой-ка…
И Чачи запела, вторя скрипке:
Серебристые волны мимо проплыли,
А мы не успели запруду поставить.
Чешуей сверкая, рыбы проплыли,
А мы не успели сети поставить.
Белые гуси пролетели мимо,
А мы не успели им зерен дать.
Прошли любимые наши мимо,
А мы не успели им слова сказать.
Весь вечер Григорий Петрович играл, а Чачи пела… На следующее утро Григорий Петрович пригласил попа Сидора для сдачи ему школы. Весь школьный инвентарь, значившийся в инвентаризационной книге, кроме двух книг, был в полной сохранности. Заперев школу и отдав ключи попу, Григорий Петрович и Чачи вышли на улицу. Все вещи учителя еще утром перевез к себе Яшай.
Григорий Петрович велел Япушу отнести письма к семинарским товарищам и инспектору в волостное правление, а письмо, адресованное Ивану Максимовичу, отдал Чачи и сказал:
— Я пойду навещу родителей, потому что, видать, теперь не скоро придется увидеться, жить будем далеко… Если послезавтра не вернусь, то отнеси это письмо в Тумеръял Ивану Максимовичу.
— А Кугупундыштюр далеко отсюда? — спросила Яачи.
— Да не близко… Ну, прощай, отец, прощай, мама, — подал руку Яшаю и Яшаихе Григорий Петрович. — И ты прощай, Япуш.
— Счастливого пути тебе!
Чачи проводила Григория Петровича до спуска в овраг. Здесь Григорий Петрович остановился, взял Чачи за руки, долгим взглядом посмотрел ей в глаза, потом крепко обнял, поцеловал и быстро пошел по дороге вниз.
— Не забудь отнести письмо! — крикнул он, обернувшись.
Чачи смотрела ему вслед, пока он — не скрылся из глаз. Она вернулась домой, по ее ни на минуту не оставляло чувство тревоги и пустоты. «Эх, глупая, почему я не пошла вместе с ним?» — упрекала-себя
