на руках и улыбнулся:
— Тяжелая. Намного лучше, мадам.
Николь не смогла улыбнуться в ответ, думая о его страданиях. Мать, вопреки всем обстоятельствам, воспитала его гордым и независимым, и теперь вот такое несчастье. Она взяла у него бутылку и вспомнила дрожжевой запах взрывов, металлический вкус крови.
Она потрепала его по руке:
— Хорошо, на эти я соглашусь. Спасибо, Эмиль.
— Сегодня хороший день для сбора, мадам?
Николь взяла его под руку и вывела наружу.
— Рабочие уже в поле.
— Я их слышу!
— Отлично. Ты знаешь, как бывает, когда утренний туман еще цепляется за лозы, а небо синее и кристально чистое? Сегодня как раз такое утро.
— При такой влажности ягоды до самой давильни останутся гладкими и сочными.
— Ты знаешь больше меня, а ведь ты вдвое моложе! Он раздулся от гордости — как когда возил письма верхом.
— Я это делаю с младенчества, мадам. До сих пор делал, по крайней мере.
Она сжала его руку:
— И будешь делать всю оставшуюся жизнь, пока ты работаешь на меня.
Эмиль пожал ей руку в ответ.
Низкое, еще кирпично-оранжевое солнце заливало светом поля. Рабочие кометы — так она теперь их называла — появились ровно в шесть часов, как просили. Все они сдержали слово, и ни один не пошел на попятную. Какой же славный день! Комета виднелась на горизонте даже днем, и осеннее утро было восхитительно, как круассаны с ежевичным вареньем.
Николь помогла Эмилю дойти до посадок. Уже привычно стало видеть там Мари, работающую усерднее прочих, — хотя Николь и платила достаточно, чтобы людям не было нужды лезть вон из кожи. Мари взяла сына за руку и вложила в нее поводья осла. Юноше предстояло вести его под уздцы по указаниям Мари, чтобы виноград складывали в тележку.
Антуан был тут же, все еще записывая череду рабочих, а мадемуазель Вар из тайного дегустационного комитета устроила небольшие ясли для детей работниц. В эти напряженные времена даже бабушки и дедушки малышей выходили в поле.
Родители Николь приехали предложить свою поддержку. Отец, увидев, как она все обустроила, кивнул дочери, гордясь ее работой.
Она пошла меловой дорожкой обратно к своим книгам, которые, как она знала, ее не обрадуют. Вообще-то в пору уборки она хотела бы быть на винограднике, пробовать ягоды, прикидывая бленд.
Луи прибыл подменить Николь, подбежал к ней — весь энергия и энтузиазм.
— Наглость — второе счастье, дикарка! Где ты столько ее раздобыла?
— Здравствуй, Луи.
Ты убедила этих людей работать за половину того, что обещал им Моэт. Всюду только об этом и судачат.
— Сельский народ, Луи. Эти люди привыкли сажать семена и ждать награды от всходов.
— Я думал, что у меня есть дар забалтывать людей, но ты меня полностью затмила.
— Пришлось. Я не могла допустить, чтобы Моэт торжествовал после всего, что он сделал. Этот год особый, и я это чувствую. Знаю, ты считаешь меня суеверной деревенщиной, и ты прав. Этот урожай составит нам состояние, комета принесла перемены. Я чую их в воздухе, и все тоже чуют. Ты знаешь, что ее называют кометой Наполеона? Война наконец кончится, а мы заложим это вино в погреба, и оно в свое время принесет так нужную нам удачу.
— В глубине души они все знают, что ты одна из них, — сказал Луи.
— Как себя чувствует мадемуазель Рейнский Лес?
— Ты имеешь в виду мадам Бон? Отлично. Скоро уже должен появиться малыш.
— Все равно никогда тебе не прощу, что не позвал меня на свадьбу.
— Как я мог допустить, чтобы ты затмила невесту? — Он смотрел ей в глаза, стараясь прочесть там ответ.
— Не надо таких разговоров, мы оба сделали свой выбор. Я замужем за моей землей, и я счастлива.
«В хорошие дни мне и самой это кажется правдой», — подумала она.
— Нужно, чтобы ты с кем-то все это могла разделить.
— С тобой и делю — по-своему.
Если она немедленно не сменит тему, то не сможет за себя ручаться. И Николь решила поделиться с Луи своим самым главным секретом:
— Я давно работаю над одной идеей и хотела бы, чтобы ты ее оценил.
— А не хватит ли идей для одной недели?
— Не дразнись, я серьезно. Речь идет о том, чтобы сделать шампанское «Вдова Клико» самым прозрачным, самым игристым на рынке. Полная прозрачность для каждой бутылки в рекордное время.
— Если ты это сделаешь, случится чудо. Я бы разбогател, получая по франку с каждого владельца погреба, утверждающего, что все партии шипучки у него безупречны. Всегда оказывалось, что где-то что-то пошло не так. Проблему так и не разрешили за тысячи лет. Моя работа стала бы куда легче и прибыльней, если бы мне не приходилось давать скидку за бутылки с мутью в каждой партии. А Моэта ты просто убила бы! Ты когда-нибудь прекратишь меня удивлять?
— Ты сам знаешь ответ.
Он выдержал ее взгляд. Она быстро отвернулась и зашагала обратно в свой кабинет. Жизнь достаточно сложна и… довольно одинока. Маленькая Ментина вернется из парижского пансиона на Рождество, и тогда их семья, пусть и такая крошечная, снова воссоединится. Одиннадцать лет девочке, как нежный бутон, который вот-вот превратится в розу. Кажется, Ментина больше удалась в тетку, а не в мать, — светловолосая, красивая обычной красотой — молоко, роза и миндаль. Но своей Joie de vivre[51], любовью к поэзии и справедливости она так похожа на Франсуа в его лучших проявлениях! И ее общество становилось очень приятным.
Николь открыла книги и так глубоко в них ушла, что не услышала, как отворилась дверь. Сперва она подумала, что ей мерещится. На пороге, холодная, великолепная и прекрасная, как всегда, стояла Тереза. Николь бросилась в объятия подруги.
— Вы меня чуть до смерти не перепугали. Как вы это делаете — прокрадываетесь, куда хотите?
— Ну-ну, зачем же плакать? — Тереза вытерла ей слезы собственным платьем. — Я выручила вашего очаровательного коммивояжера и отправила к вам, и где он? Как он мог вот так бросить вас одну?
— Он дома с беременной женой.
— Как это беспечно с вашей стороны — дать ему проскользнуть между пальцами! Серьезно, не понимаю, почему вы не используете возможности, которые предоставляет вдовство, особенно в столь молодом возрасте?
Николь засмеялась, мотая головой.
— Так уже лучше. Только бросьте вы быть такой серьезной. Тем более глупо, потому что когда-то он был в вас влюблен. Полагаю, вы все еще убеждены, будто должны работать ради пропитания?
— Вы же знаете, Тереза, только работа придает мне силы и заставляет чувствовать себя
