– Поцелуй меня.
И он поцеловал. Везде.
После он начал поглаживать ее рукой, и она задрожала. Ему нравилось, какими серьезными становились ее глаза, когда он проводил рукой по ее бедру в том месте, где начинались ягодицы. Все маленькие волоски на ее коже вставали дыбом от его прикосновений.
– Ты плакала, – проговорил он. Она закрыла лицо ладонями:
– А все разве не плачут?
– Только в песнях.
– Мне так неловко.
– Да брось, это хорошо. Другие девчонки совсем не такие.
Она раздвинула пальцы и взглянула одним глазом:
– А какие они, другие девчонки?
– Не знаю. Зря я это сказал.
– И много у тебя их было?
– Немного.
Он попытался снова поцеловать ее. Хотел прогнать призраков из комнаты, которые теперь словно расселись вокруг и наблюдали за ними. Но она легонько оттолкнула его и приподнялась на локтях, чтобы лучше его видеть. Камин потух, и в комнате стало темно.
– Я все думаю о Карин, – сказала она. – А ты?
– А я – о том, что твой братец может вломиться сюда с минуты на минуту с ружьем.
Это была шутка, конечно, но она не улыбнулась.
– Никто не знает, что мы здесь. Мы теперь должны доверять друг другу, понимаешь?
Он обнял ее и притянул к себе. Она пахла замечательно. Он погладил ее, и она расслабилась, прижавшись к нему всем телом. Так они и лежали молча.
А потом у нее вдруг зазвонил мобильник – пронзительно, словно птица закричала прямо в уши.
– Как он может звонить? Тут же нет приема, никогда не было. – Она нашла телефон под грудой одежды, на лице ее застыл страх. – О боже! Мама. Что делать?
– Ответь и скажи, что занята.
Она бросила ему телефон, будто тот обжигал ей пальцы:
– Сам ответь.
– С ума сошла?
– Нет! – Она выхватила у него мобильник и выключила его, легла на ковер и схватилась за голову. – Она знает, где я.
– Откуда?
– И знает, чем я занималась! Майки рассмеялся:
– Да не знает она ничего. Напиши ей сообщение, скажи, что перезвонишь.
– Я совсем забыла про них! – Она снова села и взглянула на него сверху вниз. – Я же от них сбежала! Хотела забыть, что они вообще существуют.
– Сбежала?
– Ну, вроде того. О господи! Адвокат, наверное, уже поговорил с Томом. А Том все рассказал отцу. Да они меня убьют, когда я вернусь.
– А ты не уходи. Оставайся здесь, со мной.
Но она покачала головой, словно вдруг потеряв к нему интерес.
– Помоги мне найти мои вещи.
Словно колдовство вдруг утратило силу. А ему так хотелось поцеловать ее снова и остаться здесь на всю ночь, проснуться рядом.
– Трусики свои ты точно не найдешь, – сказал он.
– Они что, у тебя?
– Возможно.
– Майки, пожалуйста. Мне нужно идти.
– Скажи им, что пошла в кино на поздний сеанс.
– Мне никто не поверит.
– Тогда скажи, что умерла, и можем оставаться здесь сколько угодно.
– Да не могу я. Вот ты, наверное, считаешь меня храброй, но на самом деле знаешь, какая я трусиха? Майки, прошу, мне надо бежать и разобраться с этим, пока я совсем не расклеилась.
Ее трусики на его ладони выглядели шикарно – кружевные и черные. Он поцеловал их на прощание, чем развеселил ее.
– Прости, – сказала она. – Но если папа и про тебя узнает, поверь, все будет в сто раз хуже.
Она нашла лифчик, застегнула его, развернула и надела бретельки, как сбрую на лошадь. Поймав его взгляд, показала ему язык, потом надела платье и, покрутив бедрами, одернула его пониже.
– И что сделает твой отец, если узнает? – спросил Майки.
– Он меня убьет. А потом тебя. И себя заодно.
– Вот прямо в такой очередности?
– Да нет, пожалуй. Тебя первым.
Он быстро оделся, пока она надевала ботинки, и вместе они прибрались в гостиной. Он залил пепел водой и разровнял его в очаге. Она раскидала одеяла и подушки по креслам и удостоверилась, что все выглядит в точности так, как было до их прихода. Странно, даже без электричества в темноте все было прекрасно видно.
– Сможем встретиться здесь еще, как думаешь? – спросил он.
– Не знаю. Может, в четверг? Мне в школе дают отгулы на подготовку к экзаменам. Если до четверга все будет в порядке, тогда и увидимся.
Она уже держалась за дверную ручку и ждала его. Они не касались друг друга с тех пор, как зазвонил телефон, и, когда она наконец закрыла дверь и спрятала ключ, у него возникло такое чувство, будто он что-то потерял.
– Это же еще не скоро.
– Знаю. Но нам надо быть поосторожнее. Может, это и есть любовь? Потому что ему было
больно. У него в сердце или в голове будто застрял кусок стекла, и раненое место пульсировало. Он уже скучал по ней, а они еще даже не расставались.
– Значит, в четверг, – кивнул он, взял ее за руку, и, сплетя пальцы, они зашагали по тропинке к воротам.
Тридцать пять
Входная дверь открылась, не успела Элли ступить на лужайку, и мать сбежала по ступеням вниз, раскинув руки:
– Слава тебе, господи!
Она обняла ее так крепко, что Элли почувствовала сквозь платье, как в нее впились острые материны ключицы и торчащие ребра.
– Мам, ты меня душишь.
– Я чуть с ума не сошла. Мы не знали, куда ты запропастилась. – Она стиснула ее еще крепче на секунду, потом отпустила, отступила назад, погладила ее волосы, плечи, лицо, словно удостоверяясь, настоящая ли она. – Уже хотели звонить в полицию.
– В полицию?
– Ты на несколько часов пропала, мы были в отчаянии.
Лишь тогда Элли увидела отца, мрачно взиравшего на нее с порога. С утра он как будто постарел, осунулся и выглядел неряшливо.
– Ты где была, черт возьми? – проговорил он.
– Извини. Я гуляла.
– Все это время? Под дождем, без куртки?
– Это было глупо. Я не подумала.
– А почему телефон был выключен?
– Пошла в кино и забыла включить, когда фильм кончился.
Ее слова звучали неубедительно, плоско, как строки из пьесы. Отец прислонился к двери и смерил ее взглядом с головы до ног, от грязных кроссовок до мятого платья. «Я уже не девственница, – подумала Элли, когда он посмотрел ей в глаза. – Интересно, это заметно? Выгляжу ли я по – другому? »
