— Ты должен меня благодарить за то, что я забираю твою опозоренную девку, которая отдалась воину, не подняв на уши деревню. Она станет ему законной женой. Вели своим поумерить пыл.
Староста сглотнул сухо, судорожно, косясь на сияющую в утренних лучах острую булатную сталь, что вдавилась в его шею так, что кровь потекла по шее капля за каплей. Он моргнул, соглашаясь.
Вихсар не спешил прятать оружие, окидывая взглядом всех. И больше всего не хотел, чтобы сеча началась, в которой могла пострадать и Мирина. Это заставило рвущийся наружу гнев остыть.
— Назад все! — гаркнул староста. — Безумцы.
Позеленели от гнева и кипящей через край ненависти лица воличан, да только пришлось отступить. Воспрепятствуй — сожгут всю деревню, и тогда в полон придётся идти всем: и малым, и старым, которые в пути и не вытянут долго. Отступили, расходясь.
Девку затолкали на телегу, та, осознав случившееся, зарыдала в голос, и пришлось укрыть её с глаз долой тряпками.
Вихсар вскочил в седло, Тимин быстро подал хану повод, побежал к обозу, где стояла его лошадь.
— И впредь воспитывай своих дочерей как следует, а не можешь — следи.
Хан окинул взглядом бревенчатые высокие избы с окошками шириной в одно бревно, столпившихся селян в просторных одеждах с вышивкой обильной вместо брони, всмотрелся в ожесточённые лица мужей и женщин. Отвернулся, пустив жеребца к воротам, зло подгоняя хлыстом. Раздалось гиканье Угдэя позади: валганы тронулись с места, покидая ставший слишком людным и враждебным двор. Как всегда, замыкал вереницу обоз, едва поспевающий за всадниками. Вихсар гнал скакуна, не давая покоя.
— Что ты на меня так смотришь, Угдэй? — не выдержал Вихсар, держа во внимании батыра, ехавшего рядом.
— Хан Бивсар за такую дерзость забрал бы всех женщин, а деревню бы сжёг. Теперь они разнесут сплетни о том, что валганы слабы. Нужно было стереть эту деревню в прах.
Вихсар усмехнулся, поворачиваясь к батыру — такой глупости от него он ещё никогда не слышал.
— Разве ты считаешь меня трусом, Угдэй? Думаешь, что стану заметать следы? У меня достаточно женщин. А эта деревня скрыла нас от дождя. Я не считаю себя могущественнее великого Тенгри. Если ты просишь воды, не нужно зарывать колодец, может случиться так, что ты вновь захочешь пить. Всему нужно знать меру, Угдэй.
Батыр смолк, поникнув, оставив всякие попытки оспорить слова вождя.
Как и договаривались, на развилке встретила и присоединилась другая часть войска. Собравшись вместе, валганы повернули коней с большака вправо, устремляясь к лесу, оставляя позади деревню Игшу, которая нынешней ночью стало для чужаков пристанищем.
Дорога совсем пропала в высокой, сочной, напитавшейся влагой траве. И путь предстоял долгий, но главное сейчас — лес минуть, а там до реки Иржи недалеко, где пересядут на ладью. Вихсар шумно вдохнул, выдёргивая себя из задумчивости. Собрал в кулак повод, приостанавливая скакуна, осматриваясь. Они уже ушли на огромное расстояние от деревни, но луг простирался бесконечным зелёным полотном, открывая отряд глазам и небу, вынуждая ощущать себя уязвимыми. То ли подействовали слова Угдэя, но не заметно как, а тревога подкралась, охватила, заполняя грудь смутными чувствами. И когда он стал таким беспокойным?
Батыр, что ехал рядом, так и водил по сторонам напряжённым взором, будто ждал за очередным перекатом холма опасности. Тревога передалась хану, видно, от него. Что б его! Вихсар вновь резко ударил пятками скакуна, рванулся вперёд, вынуждая всю вереницу собраться да поторопиться. И вовсе не за себя беспокоился. Страх того, что кто-то попытается забрать у него Сугар, гнал с бешеными токами кровь по жилам, вынуждая неметь от одной только мысли о том. Вырвет горло каждому, кто попытается это сделать.
К вечеру вновь набежала хмарь, но тучи не уплотнялись клочьями, просвечивались, и сквозь них падали, дробя воздух, закатные лучи, выхватывая пятнами света расщелины да лощины, поросшие густо колючим татарником да чертополохом. Мирину он видел теперь где-то почти в конце вереницы, потом и вовсе из вида потерял, пришлось послать Тимина, узнать, что там происходит. Мальчишка вернулся быстро, рассказав, что княжна пересела на обоз к воличанке. Это не понравилось сперва, но потом понял, что так оно и лучше будет. Не будет чувствовать себя одинокой здесь.
Вскоре, как стало смеркаться, и густые тени тяжёлыми холодными пластами стали ложиться в лядинах да рвах, отряд вышел к лесу. Всполохи закатные освещали макушки сосен, делая стволы ярко-рыжими, а корни полосой погружались в мглу. Следом бледным мазком на синем небе проявлялась радуга — где-то всё же моросило. По приближении к чащобе стали доноситься стук дятлов и пение кукушек, но и они смолкли, как догорел закат, и последние отблески погасли в массивных недрах воздушных облаков.
Валганы разбили сразу с десяток костров у самой стены частокола древесного. Угдэй послал дозор, на этот раз большую часть воинов. Остальные споро разбивали лагерь, таскали сушняк, да в лес уходили на охоту за свежим мясом. Приготовления к ночлегу заняли в этот раз много времени из-за сырости. Взятую воличанку устроили в палатке под присмотром воинов — мало ли, какую глупость может совершить, вред учинить, а сейчас каждое оружие, каждая лошадь и палатка были на счету. Мирина же вновь схоронилась в шатёр.
Вихсар, стащив с себя броню, обмылся в лохани ледяной водой, смыл пот и усталость с дороги, переодевшись, устроился со своими ближниками у костра, разговаривая о всяком, но с каждый выпитой чарой смородинового вина сон так и не шёл, хоть расслабились мышцы, сбрасывая напряжение, и чем более темнела ночь, чем сильнее возрастало желание увидеть княжну, которая снова затаилась под пологом шатра и не выходила. И эта одержимость беспокоила его с каждым шагом по мере приближения к пологу. Хан остановился.
Он вошёл. Запах еловый разнёсся по шатру.
Мирина резко повернулась, когда откинулся, зашуршав, полог, да так и сжала гребень в руках, поднимаясь с лавки. Вихсар скользнул взглядом по волнистым прядям, что скрывали плечи, струились по спине и бёдрам. Он помнил их мягкость. В последнее время волосы она заплетала в косу, прятала.
Мирина вытянулась вся, смотря прямо в глаза, как всегда, нерушимо, и ему это нравилось. Такая и должна быть его жена и княжна.
Вождь прошёл к пылающему очагу, протянул руку к огню, но не ощутил жара, ведь он сам был как костёр, как раскалённый сплав железа, и стало здесь душно. Мирина, сосредоточенная, прямая, замерла на месте.
Убрав руку от очага, Вихсар повернулся, медленно пошёл на княжну — она притягивала сильнее огня. Хан приблизился, забирая из пальцев гребень, бросил на лавку, пальцами заправил её густые волосы за её плечо. Гладкие, как шёлк, как осязаемый луч солнца, они скользнули прохладой по его руке. Вихсар провёл пальцами по бархатной шее, чувствуя, как бешено бьётся жилка, погладил мягко, унимая её волнение. Приблизился ещё, заключив её в кольцо рук так тесно, что плоть, упиравшаяся в жёсткую ткань штанов, теперь вдавливалась ей в живот, и ладони Мирины легли на его грудь в попытке отстранить. Сугар всегда была скромна. Он наблюдал, как она смущается и краснеет, и это возбуждало его ещё сильнее. Как мужчину она знала только его и должна принадлежать только ему. И откуда сколько упорства? Но только оно было бесполезным, и княжна это знала, даже не понимая до сих пор, что полностью его. Наивная.
