Но я, как уже говорил, хочу предложить вам кое какие собственные раздумья о Гамлете, правда, раздумья несколько спутанные, зато честные. Не сомневаюсь, что если бы по всему англоязычному миру устроили опрос на эту тему, то и тогда бы мало что прояснилось. Начну с того, что опущу первое прочтение, которое было принудительным и, par consequent[122], совершенно безрезультатным (если не считать стойкого отвращения к предмету, которое с годами переродилось в пытливость археолога, если можно так выразиться). Таким образом я хочу сказать, что на сегодня мне куда интереснее услышать, что мистер Икс (мистер Никто) скажет о Гамлете или об Отелло, Лире, Макбете, нежели узнать, что скажет какой-нибудь ученый-шекспировед. От последнего я не узнаю абсолютно ничего – в его писаниях скука смертная. Но именно у тех, кого я называю «Никто» и к которым причисляю и себя, я учусь всему.
Как бы то ни было, некоторое время спустя после окончания школы въедливость и неутолимая любознательность моего шотландского друга – Билл Дайкер его звали – пробудили и во мне интерес к Гамлету. Однажды вечером, после долгой дискуссии на тему «Шекспир и его предполагаемое мировое значение», мы пришли к обоюдному согласию, что хорошо бы перечитать его снова. Остаток вечера мы также посвятили обсуждению вопроса, на которую из пьес налечь первым делом. И, как вы, наверное, замечали, едва возникает подобный вопрос, этой пьесой почти неизбежно оказывается «Гамлет». (Вот опять поразительнейшая вещь для меня – зацикленность на одной пьесе, как будто, чтобы узнать Шекспира, нужно во что бы то ни стало прочесть именно «Гамлета». Гамлет! Гамлет! Почему вечно Гамлет?)
Итак, мы его прочли. Мы заблаговременно назначили дату, чтобы встретиться и обсудить пьесу в свете наших индивидуальных впечатлений. Ну что ж, в условленный вечер мы встретились. Однако так случилось, что у друга моего Билла Дайкера на тот же вечер было назначено свидание с одной женщиной где-то на окраине города. Женщиной она была необычной, и, возможно, это отчасти оправдывает перенос нашей дискуссии о Гамлете. Она принадлежала к литературной среде и не имела возможности наслаждаться обычным половым сношением, поскольку «все у нее было слишком маленькое». По крайней мере, именно так мне объяснил мой друг Дайкер. Я помню, как дождливым вечером мы отправились пешком по Бродвею и где-то в районе Сороковой подцепили шлюху. (Дело было перед войной, тогда проститутки еще промышляли на улице и днем, и ночью. Кабаки тоже были на каждом шагу.) Самым странным в этой встрече – представьте себе совпадение – было то, что эта шлюха тоже имела отношение к литературе. Прежде она сочиняла для бульварных листков, да дело не заладилось. А до этого она работала «красоткой кабаре» в городке Бьютт, что в Монтане. Вполне естественный путь: начать с литературы и двигаться дальше. И еще в тот вечер под мышкой у меня оказалась книга под названием «Эзотерический буддизм»[123], в тот период своей жизни я его выговаривал по слогам: «э-зо-те-ри-чес-кий». Естественно, мне было совершенно невдомек, о чем там речь. Видимо, эта книга была одной из тех, которые рекомендовал своим читателям Брисбейн[124] (я в те времена вознамерился читать только «самое лучшее», расширяющее интеллект). Конечно, очень скоро все наше внимание сосредоточилось на шлюхе. Ирландских кровей, томная и соблазнительная, она, как водится, была наделена даром болтливости. Вдобавок она была склонна к догматизму. Мы и сами были догматиками. В те дни догматиками были все. Могли себе позволить эту роскошь. Когда по ходу дела мы вспомнили о первоначальной цели, шлюхе, разумеется, не понравилось, что мы собрались на свидание с женщиной, обладающей малоприятными особенностями, каковые я описал выше. Более того, шлюха нам не поверила. Она заявила, что это неслыханная история. Еще наша спутница предположила, что женщина эта – нимфоманка, и попала в точку, как мы убедились впоследствии. Ситуация сложилась весьма деликатная. Настало время действовать! Однако действия подразумевались как раз такие, на которые мы были неспособны, даже в те дни. Это скорее касалось моего шотландского друга, чем меня самого. Он обладал тем, что именуется «здравомыслием», – мог долго разводить турусы на колесах, да так ни за что и не зацепиться в итоге.
Единственное, что нам оставалось, поскольку мы так и не приняли никакого решения, это продолжить возлияния. Мы вышли из заведения, в котором сидели, и отправились во французский бар на Тридцать какой-то улице. Когда мы туда закатились, там вовсю резались в кости, а мой друг Дайкер был ярым поклонником этой игры. Несколько тамошних шлюх, невзирая на девицу, державшую нас под руки, принялись подбивать к нам клинья. Ситуация стремительно ухудшалась, наша шлюха твердо вознамерилась нас не упустить и решила, что это ее интеллект действует на нас так неотразимо, поскольку мы, похоже, оставались безучастны к ее прелестям. Таким образом, мы снова вернулись к Гамлету, весьма озабоченные тем, быть нам в постели или не быть, опасностью подцепить дурную болезнь (упомянутой в скобках), денежными затруднениями, вопросами чести, словом, данным другой женщине, etc., etc. Из этого странного болота, в котором увяз Гамлет, я так и не смог его вытащить. Что касается Офелии, то в моем сознании она неотделима от белобрысой девушки, сидевшей в подсобке, – всякий раз по пути в сортир я проходил мимо нее. Помню, какое у нее было жалкое, оцепеневшее лицо. Впоследствии если мне доводилось где-нибудь увидеть изображение Офелии, плывущей по воде навзничь, с волосами, запутавшимися среди лилий, я вспоминал девушку из каморки за баром, ее остекленевший взгляд и пряди цвета льна – такие же, как у Офелии. Что до самого Гамлета, то мой друг Дайкер с его «рассудочностью» оказался квинтэссенцией всех Гамлетов, когда-либо мне встречавшихся. Он был неспособен даже на то, чтобы решиться опорожнить свои недра. Честное слово! В его берлоге на стене была пришпилена записка, призывавшая: «Не забыть сходить в уборную!» Друзья, прочтя записку, напоминали ему об этом. А не то он умер бы от запора. Чуть позднее, когда Дайкер влюбился и начал подумывать о женитьбе, его истерзала проблема: как же ему быть с сестрой? Две сестрицы были практически неразлучны. И это был бы не он, если бы не влюбился в обеих. Время от времени они втроем ложились в постель якобы вздремнуть. И пока одна из сестер спала, он ублажал вторую. Для него было несущественно, которую избрать. Помню, каких мучительных усилий стоило ему объяснить мне все это. Ночи напролет мы обсуждали его дилемму, пытаясь найти выход…
Моя близкая дружба с Биллом Дайкером, как вы, разумеется, заметили, оттесняла Гамлета на второй план. Дайкер был Гамлетом по жизни, тем, кого я на досуге мог изучать совершенно безболезненно. Теперь мне на ум приходит вот что: показательно, что в тот вечер, когда мы решили «обсудить» Гамлета, последний канул в Лету и более никогда никем из нас не был упомянут. И с того дня, думаю, Билл не прочел ни единой книги. Даже мою книгу, подаренную ему мной по прибытии в Нью-Йорк, о которой он сказал мне перед отъездом: «Я попытаюсь заставить себя прочитать ее как-нибудь, Генри». Словно я возложил на него тяжкую повинность, от которой, невзирая на нашу давнюю дружбу, он всеми силами постарается уклониться. Нет, я не думаю, что он хоть раз открыл мою книгу или когда-нибудь откроет. А я – его лучший и старейший друг. Та еще пташка этот Билл Дайкер!
