Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
Между тем Клеточников продолжал:
– У вас нет возможности скрыться, выпрыгнуть из окна?
– Выпрыгнуть можно, но это десятый этаж. К тому же внизу две машины с наружкой.
– Каким-нибудь другим способом?
– Зачем?
Он некоторое время помолчал, потом грустно попрощался:
– Всего хорошего. Удачи вам.
– И вам тоже, будьте осторожны, – ответил я и положил трубку.
Что делается, думал я. Вот тебе и госбезопасность, вот тебе и Клеточников, вот тебе и конспирация! Ведь разговор наверняка засекли, записали на магнитофон. Так ли уж много сотрудников КГБ имеют доступ к такой информации? Теперь его найдут по голосу. Ну какая разница, арестуют меня сегодня или завтра? Не надо было так рисковать. Не надо.
Осенью того же года я сидел в Краснопресненской пересыльной тюрьме в Москве, ожидая этапа в Сибирь. Судьба моя была определена, от этого было даже легко, почти весело. В таком настроении я находился, когда меня неожиданно вызвали на допрос. Передо мной сидел среднего возраста коренастый человек в военно-полевой форме с погонами майора. Что за новости, думал я. Почему в военном кителе? Кто такой?
– Трофимов Анатолий Васильевич, старший следователь по особо важным делам УКГБ, – представился майор, поднимаясь из-за стола и жестом приглашая меня садиться.
Надо же, какие церемонии, удивился я. Обычно они сидят как привинченные к стулу.
– Подрабинек Александр Пинхосович, – представился я в ответ.
– Знаю, знаю, – заулыбался Трофимов. – Как вам здесь? Не обижают?
– Что вы, здесь отлично. Хорошее питание, замечательные люди, спокойно. Я бы даже посоветовал вам отдохнуть здесь немного, если вы не так заняты работой.
– Да я, признаться, предпочитаю Черноморское побережье. Мне там как-то лучше отдыхается.
– Но, может быть, в будущем? Вкусы, знаете, со временем меняются.
– Нет, едва ли. Я человек постоянных привязанностей, уж я на море, – отговаривался от моих предложений Трофимов.
– Ну, вот видите, у всех вкусы разные, сколько людей, столько мнений, – развел я руками.
В таком духе разговор продолжался еще минут пять. Трофимов, как я понял, пытался оценить меня и найти слабые места, а я старался понять, что ему от меня надо. Однако взаимное прощупывание затянулось. Пора было переходить к делу.
Трофимов между тем не спешил. Он вел непринужденный разговор о преимуществах вольной жизни, потихоньку подводя разговор к переломному моменту в моей судьбе – к обстоятельствам ареста. Я уловил его интерес, и, когда он начал интересоваться тем, как я провел свой последний день на свободе, я уже понял, что речь идет о Клеточникове. Они ищут Клеточникова, потому что слышали его предупреждение по телефону. Было бы странно, если бы они не допросили меня по этому поводу.
Наконец Трофимов достал из папки бланк протокола допроса, заполнил паспортную часть и объяснил мне, что при моем задержании 14 мая этого года были некие обстоятельства, которые он должен уточнить и проверить.
– Ну, уточняйте, – согласился я, решив отступить от своего правила не отвечать на вопросы следователя. Мне показалось, что я смогу сбить следствие с правильного пути и помочь Клеточникову избежать ареста. Я не знал тогда, что он уже арестован.
– У нас сложилось такое впечатление, – начал доверительным тоном Трофимов, – что вы, Александр Пинхосович, заранее знали о своем аресте. Я не ошибаюсь? Это не для протокола, – уточнил он.
– Возможно, – предположил я, в надежде выудить у него побольше информации. Что им известно?
– А кто бы мог вас предупредить? – поинтересовался Трофимов как бы между прочим.
– Да кто угодно, – с легкостью отвечал я. – У вас столько сотрудников, могут же среди них быть хорошие люди?
– Это кто как оценивает, – возразил Трофимов. – Что ж, перейдем к делу.
Первый же вопрос совершенно огорошил меня, и я понял, что отстал от жизни.
– Где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Ореховым Виктором Алексеевичем?
– Я не знаком с таким человеком, – ответил я быстро и совершенно честно. Я тогда понятия не имел, как на самом деле зовут Клеточникова.
– Он звонил вам в день ареста с предупреждением, вы разговаривали с ним, – очень жестким тоном продолжал допрашивать меня Трофимов.
– Я ни с кем не разговаривал, – так же резко ответил я.
Фигня какая, думал я, меня переменой тона не собьешь. Он что, думает, что я неврастеник?
Трофимов, будто услышав мои мысли, вернулся к мягкому тону и ничего не значащим вопросам.
Так, значит, уже поздно выгораживать Клеточникова, размышлял я, делая вид, что раздумываю над очередным ответом. Фамилия Клеточникова – Орехов, и он наверняка арестован. В противном случае Трофимов ни за что бы не назвал мне его фамилию. А может, это вымышленная фамилия и он сейчас проверяет меня на знание подлинной? Как бы не запутаться в их намерениях и своих ответах. Надо быть очень осторожным и по возможности ни на что не отвечать. Если не получится помочь Клеточникову, то надо ему хотя бы не навредить.
Я стал уходить от вопросов, отвечая, что не помню, не знаю, не видел, не слышал. Следователи, на беду свою, считают себя умными людьми. Когда после десятка ничего не значащих вопросов они, как бы невзначай, задают один важный, им кажется, что изменения интонации их голоса никто не заметит. Поэтому, когда Трофимов с деланным равнодушием спросил меня, какой была телефонная связь в тот день, я насторожился. Они хотят, чтобы я хотя бы косвенно подтвердил его звонок с предупреждением.
– Телефонная связь была очень хорошей, – начал я, – но только до того момента, пока телефон не отключили.
– Кто отключил? – невинно поинтересовался Трофимов.
– А вы, Анатолий Васильевич, и отключили-с, – ответил я, подражая Порфирию Петровичу из «Преступления и наказания». – Ну, может быть, не вы лично, а ваша служба.
– Это только ваши предположения. Во сколько же отключили телефон?
Вот он, момент истины! Здесь я им поставлю мат в один ход нечестным способом. С моей помощью они Клеточникова не осудят. Он звонил около двенадцати. После этого телефон отключили до самого моего задержания на обыске.
– Телефон отключили в девять тридцать утра, и он больше не работал, – ответил я спокойно на вопрос Трофимова.
– Но этого не может быть, – начал нервничать Трофимов. – Постарайтесь вспомнить.
– В девять тридцать утра, – настаивал я. – И больше не работал.
На сделанной КГБ записи наверняка стоит отметка о времени разговора. А я утверждаю, что телефон отключили задолго до этой записи. Нехорошее противоречие.
Еще пару раз за время допроса Трофимов возвращался к этой теме, надеясь сбить меня с толку и выудить правдивые показания. Но это было бесполезно: карты были раскрыты и все позиции ясны.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
