В четвертой главе показано, что до 1914 года свобода эмиграции не была установлена для российских подданных в качестве правового принципа. Поэтому и не было необходимости в особых законах или декретах, чтобы запретить им эмиграцию. До войны требовалось специальное разрешение – во время войны оно давалось все реже и реже. До войны бóльшая часть эмигрантов покидала страну неофициально. Война же превратила проницаемые границы в непроходимую передовую. А ведь Великие реформы даровали иностранным гражданам право в любой момент покинуть страну, и за предшествовавшие войне полвека эта дарованная им свобода уже была освящена традицией. Тем не менее описанные выше меры военного времени лишили бóльшую часть иностранцев, проживавших на территории России, данного права. Советский союз в 1920-х годах так и не восстановил его в полном объеме, а в 1930-х – серьезно ограничил, распространив принцип военного времени на всех иностранцев и применяя его даже в мирное время.
Наконец, во время войны усилилось и так уже глубоко укоренившееся предубеждение против денатурализации. Многогранная «война со шпионами» заставляла власти с еще большей неохотой признавать денатурализацию бывших российских подданных и получение ими гражданства другой страны. Существовало опасение, что они могут использовать свое глубокое знание страны для того, чтобы вернуться в нее шпионами с иностранными паспортами[466]. Власти также удивительно далеко заходили в своих попытках связаться с российскими подданными мужского пола, находившимися за рубежом, и побудить их к возвращению и службе в армии. Российские консулы по всему миру пытались связаться с такими людьми и призвать их на действительную службу. Однако выявилось множество проблем. Например, российский консул в Питтсбурге, отвечавший за 387 000 российских эмигрантов в Пенсильвании, сообщал, что большинство из них – украинцы и поляки, зараженные националистическими, демократическими и революционными идеями. Он полагал, что больше вреда принесет не решение позволить им остаться в США, а их возвращение. В любом случае лишь немногие из них были зарегистрированы в консульстве, а потому он не мог связаться с ними напрямую. Более того, лишь немногие из иммигрантов, принадлежавших к низшим сословиям, могли позволить себе расходы на возвращение: почти все из того – очень небольшого – процента российских подданных, кто откликнулся на призыв к оружию, попросили о финансовой помощи для оплаты проезда (который был весьма дорог и сложен с точки зрения логистики). Эти доводы, по-видимому, убедили российское правительство не настаивать на возвращении российских эмигрантов из-за границы во время войны[467].
Депортация и интернирование подданных враждебных держав
В мерах, направленных против подданных противника, армия и Министерство внутренних дел быстро вышли за рамки запретов на отъезд и денатурализацию, предприняв ряд решительных действий, чтобы арестовать и интернировать всех этих людей на значительной части территории империи. 26 июля 1914 года министр внутренних дел отдал приказ об аресте всех подданных противника на территории России, либо завербованных в армию врага, либо пребывающих в ее резерве. В качестве военнопленных они были интернированы в четыре внутренние провинции России[468]. 29 июля Министерство внутренних дел распространило приказ об интернировании на всех немецких и австрийских мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока лет, способных держать оружие[469]. Эти группы были названы «депортированными гражданскими» и, таким образом, оказались выведены из-под защиты, которая по договору гарантировалась военнопленным[470]. Депортация этой категории лиц затронула лишь небольшую часть (приблизительно 50 000 человек) от общего числа тех подданных враждебных держав, что постоянно проживали на территории Российской империи (примерно 600 000 человек)[471].
Однако уже в сентябре 1914 года армия приступила к руководству депортацией гражданских лиц, имеющих подданство противника и находящихся в прифронтовых областях, – начиная с 7000 подданных враждебных держав из Риги[472]. 13 декабря 1914 года армейским командованием был отдан приказ о депортации всех австро-венгерских, немецких и турецких подданных (включая женщин и детей) из десяти провинций бывшего Царства Польского[473]. В течение следующих трех месяцев подобные же распоряжения были отданы в отношении Волыни и некоторых частей Прибалтики[474].
На чрезвычайном заседании Совета министров в октябре 1914 года военный министр предложил арестовать и интернировать подданных противника не только в прифронтовой зоне, находившейся под властью военных, но и по всей империи. Гражданские министры выступили против, говоря, что это будет означать отказ от плодов десятилетий налаживания экономических взаимоотношений и нанесет как временный, так и постоянный урон экономике, а также спровоцирует такие ответные меры против российских подданных за границей, которые дорого обойдутся государству. В конце концов министры ограничили депортацию и интернирование подданных противника, проживавших на подвластных гражданскому правительству территориях, до уровня ответных мер на конкретные действия Германии и Австрии против российских подданных за рубежом и предложили ввести ряд исключений для славян, лиц, постоянно проживавших в Российской империи в течение двадцати пяти лет и дольше, и тех, чьи родственники находились в рядах российской армии[475]. Армейское командование было разочаровано нежеланием гражданских властей арестовать и депортировать всех подданных враждебных государств, однако продолжало осуществлять широкомасштабную программу массовых депортаций не только на театре военных действий, но и на значительной части обширной территории, находившейся под властью органов военного управления[476].
