Андреаса я увидела в подземном переходе, он бежал мне навстречу. Еще издали я поняла, что уже поздно…
– Исчезни! – крикнул он. Голос эхом отразился от стен, на нас оборачивались.
– Да я ни при чем! Он это обращение и в школе повесил. Меня временно исключили.
– Временно – это еще ничего!
Андреас остановился и мрачно посмотрел на меня.
– Меня-то тут же вышвырнули. Всё коту под хвост: и техникум, и факультет информатики! Всему конец.
Он помчался по лестнице, я за ним. У «Интершопа» остановился, еле переводя дух, и злобно передразнил начальственный тон:
– Мы дадим вам возможность заняться тем, что заставит вас образумиться.
Из «Интершопа» вышел мужчина в коричневом кожаном пальто. Вид надменный – явно из тех западных немцев, которые приезжают в ГДР только для того, чтобы ощутить собственную значимость.
– Если вам так важна индивидуальность, мы подойдем к вашему случаю предельно индивидуально! – Андреас сорвался на крик. – Знаешь, что мне все это напоминает?! Тот сраный интернат, вот что!
– Да я же говорю: ни при чем я! Это дед совсем с катушек съехал!
ФРГшник распечатал пачку «Мальборо».
– Отец меня убьет. Или из квартиры выкинет, это уж как пить дать.
– Дед должен сказать им правду, иначе нельзя.
У Андреаса глаза вылезли на лоб.
– У тебя тоже крыша едет! Да кто этой правде поверит? И вообще я уже им сказал, что это сделал не я, а пенсионер Франц Кляйн.
Я не верила своим ушам.
– Да, да, ты что думаешь, я уже совсем ку-ку? Думаешь, добровольно соглашусь, чтобы на меня повесили еще и это? Да, я все им рассказал! И знаешь что? Мне никто не поверил! Сказали, что все сходится, ведь я уже раньше был замечен в том, что отрываюсь от коллектива. И что мне должно быть стыдно очернять старого и психически нездорового человека.
ФРГшник издал какой-то звук. Похоже, он еле сдерживал смех.
Андреас повернулся к нему.
– Чего пялишься?
Тот картинно провел по волосам, кожаное пальто заскрипело.
– Проваливай! – рявкнул Андреас.
– Сами проваливайте. – Спичка чиркнула по коробке, но не зажглась. – То есть, если можете конечно.
Мужчина ухмыльнулся.
Мы уставились на него.
– Ну что, духу не хватает? – спросил он и посмотрел на нас, зажав наконец зажженную сигарету в уголке рта. – А то, может, поехали в Дортмунд? В моем багажнике.
И выдохнул дым.
Андреас покрылся пунцовыми пятнами. Я схватила его за руку и оттащила на пару метров.
– Надо что-то придумать. Я уговорю деда пойти на завод и во всем признаться!
Вдруг по асфальту покатилась монета и упала у наших ног. Пять западных марок. Начал накрапывать дождь. ФРГшник открыл зонт и выжидающе посмотрел на нас.
– Это вы к чему? – крикнула я ему. – Ваши подачки можете оставить себе!
Но Андреас, наклонившись ко мне, прошептал:
– Сейчас я ему покажу, смотри внимательно.
Он плюхнулся на колени на мокрый асфальт и простер руки к небу.
– Благодарю вас, благородный господин!
Потом поднял монету и, прищурившись, долго ее рассматривал…
И вдруг с размаху бросил. Она покатилась к водостоку и, бренча, провалилась сквозь решетку.
Мужчина переводил взгляд то на монету, то на Андреаса.
Андреас выпрямился, брючины мокрые.
– Вот, пусть теперь крысы крысиным деньгам порадуются.
Мужчина явно был взбешен: он покраснел, зонтик затрясся у него в руке.
– А я расскажу в полиции, как вы нас соблазняли сбежать из страны в багажнике своей машины. Там наверняка вами заинтересуются! – сказала я, сложив руки на груди. – Тут за помощь при побеге дают пару лет тюрьмы, уважаемый господин!
ФРГшник нервно заморгал, развернулся и ушел.
– И среди вот таких идиотов живет теперь наш Сакси? Ну просто туши свет!
Я присела на корточки и попыталась разглядеть монету через решетку. Из канализации тянуло сырой вонью…
– Жалко все-таки. Столько «Сникерсов» купить можно было… Сакси тут же подсчитал бы, на сколько пяти марок хватит.
– В какой руке?
Я обернулась к Андреасу.
– В смысле?
Руки он держал за спиной.
– Ну, отгадай – в какой руке?
– В левой. И что?
Он открыл левую ладонь. Пусто.
– Ладно, тогда в правой, – сказала я раздраженно.
Там лежала монета в пять марок. Западногерманская!
– Старый трюк. Я ж еще не совсем чокнулся.
– А в решетку что провалилось?
Андреас рассмеялся.
– Ни за что б не подумал, что наши алюминиевые пфенниги могут так громко звенеть.
Через неделю меня исключили из школы. До выпускных экзаменов решили не допускать. Мама каждый день плакала.
Андреасов папаша был готов его убить, и он сбежал от родителей. Поселился в Патриотическом переулке, в доме, предназначенном под снос.
* * *
Та птица, к которой
Матросы взывают:
Властитель морей,
Вдоль всех территорий
Свободно летает.
Песня в голове крутится и крутится… Андреасова песня.
Перед глазами все плывет, голова кружится, будто я пьяная. Может, не надо было пить таблетку.
Просто плыть. Ульрих здесь, на бортике. Гребок, еще гребок, еще один…
Он не злится, что я такая медленная. Каждый раз, когда я касаюсь бортика перед поворотом, он, присев на корточки, успокаивает меня.
Ты все делаешь правильно, говорит он.
Просто не останавливайся. Это совсем не трудно.
Я буду с тобой, даже когда все остальные пловцы уйдут из бассейна.
Ульрих будет здесь. Как всегда, был и будет…
Тебя хотели отчислить из секции, но я воспротивился. Тебе надо тренироваться дальше, ты ведь очень способная, – никто не должен зарывать свой талант в землю.
Если бы они только знали, для чего я тренируюсь! А ты понял. И не выдал. Только бы у тебя не было из-за меня неприятностей!
Он смотрит на меня сверху вниз и улыбается, качает головой. Нет-нет, никаких неприятностей.
Перед глазами – облака, потом – снова солнечный свет. Он ослепляет.
Скоро вечер.
