– Не вели казнить, матушка! – загалдели они. – Прости и помилуй! Согрешили против тебя! Воры окаянные!
– Да куда ж вы, православные, столько тащите? – осведомилась она.
– Детушкам полакомиться, – слезно ныли воры. – Остатки со вчерашнего стола. Их шталмейстер все равно прикажет выкинуть собакам. А тут добра!
– Ладно, – кивнула дама. – Ступайте сюда, – она отошла, пропуская их через свою комнату. – Если пойдете прямо в сад, караульные не заметят. А здесь вас кто-нибудь сцапает. И не будет вашим детям гостинцев.
Грабители прошмыгнули мимо нее, не переставая на ходу кланяться. Федор негодовал на неизвестную даму – какое она имела право? – пока на одном из торжественных выходов не рассмотрел хорошенько государыню. Тут-то все и открылось. Так она сама позволила себя обокрасть?
Против ожидания поступок императрицы восхитил мальчика. Ей сделалось их жалко! Да, но ведь ее могут обидеть при такой доверчивости! С этого дня юный камердинер утроил бдительность. Но по-настоящему защитить прекрасную госпожу ему удалось совершенно случайно.
Утром сон крепок. Четвертый час – и по нужде-то вставать лень. Напился вчера дурень вишневого сока! Благо, жили в летнем Царскосельском дворце – окна прямо в сад. Федя выскользнул в мраморные сени и хотел было шнырнуть в боковую дверцу, там – на чугунные ступени, да прямо в куст гортензии. Но заметил в конце анфилады фигуру дюжего мужика. Истопник, наверное. Только, что истопнику в такую рань делать? Его товарищам не меньше часа еще на тюфяках дрыхнуть.
А всего подозрительнее – погода жаркая. Зачем топить?
Между тем мужик шел себе, не оглядывался. За поясом топор. В руке веревка от связки поленьев. Но самих поленьев нет. Мальчик про нужду забыл. Даже если бы обмочился, не заметил. Ибо двигался дядька в сторону покоев государыни, откуда до комнат Фединого барина рукой подать. Ее Величество нарочно убрала пост из мраморных сеней, чтобы им с хозяином сподручнее было навещать друг друга.
Неужели Федя теперь один ответчик? А мужичина – с первого погляда видно, что вор, – топает себе прямиком к императорской спальне. Толкает рукой дверь. Та поддается тихо, без скрипа. За ней темно. Истопник кладет руку на топор, заносит ногу через порог. Тут мальчик кричит во все горло. Как его еще в лагере на Дунае выучили:
– Тревога! Тревога!!!
Сзади было видно, как дрогнула широченная спина. Злодей обернулся. У, какое лицо злющее! Споймали его! Споймали на месте!
Увидев камердинера, истопник хотел ринуться к нему, но в глубине спальни уже вскочили с кровати. Уже Федин барин в одной рубашке возник за плечами у разбойника, прыгнул на него, покатился по полу. Оба большого роста, оба сильные, не сказать сразу, кто одолеет.
Государыня трясла колокольчиком. Парнишка орал. На шум наконец прибежала стража. Помогли Потемкину скрутить злодея. Потащили прочь. Сначала в караулку, а потом в Тайную экспедицию. Там разберутся.
Феде же пришлось идти к царице, рассказывать, что видел. Она была скорее ошеломлена, чем испугана. Сидела на кровати, с удивлением слушая мальчика, а тот, не робея, выложил ей все и про истопников, и про легкость отравить пищу на ее кухнях, и про тот давний случай со скатертью. Говорил, а она с каждой минутой смотрела на него все жалостней и жалостней.
– Григорий Александрович, – наконец обратилась женщина к Потемкину. – Откуда у вас это дитя? Его голова полна страхов и подозрений.
Барин с раскровавленной губой стоял возле столика и пил прямо из графина.
– Като, это несчастный ребенок, – отозвался он, вытирая ладонью рот и морщась. – У него все погибли. Я подобрал его в караване невольников. Не удивительно, что от пережитого… – Потемкин постучал пальцем по лбу.
Федя диву давался. На них только что напал разбойник с топором, а они называли его «подозрительным»!
– Я бы хотела подарить тебе что-нибудь, – ласково молвила государыня. – Ты чего хочешь?
– Щенка, – мальчик поразился такой недогадливости.
– Щенок левретки подойдет?
Федор помотал головой.
– Большая должна быть собака. Сторожевая. Чтобы охраняла.
– Хорошо, – императрица обернулась к Потемкину. – Вы ведь не возражаете против собаки?
Гриц пожал плечами. Что он мог иметь против щенка своего камердинера?
– Федя, ты приходи ко мне просто так, – на прощание сказала Екатерина. – Мы могли бы поболтать. Я тоже люблю собак.
Покушавшимся оказался Иван Киселев, работный человек с Воскресенского завода под Оренбургом. Он повинился на дыбе, хотя императрица строго запретила допрос с пристрастием. Киселя подослал Самозванец. Тот нанялся истопником, изучил дворец и предпринял попытку зарубить государыню. Все вроде бы сходилось. Злодея приговорили к повешению, но в последний момент Екатерина заменила смерть каторжными работами. Колодника клеймили, вырвали ноздри и отправили этапом в край, откуда он так недавно явился.
Казалось, покой восстановлен. Но случившееся не прошло для Като даром. Она стала бояться. Вернее, разжала кулак, которым вот уже год давила страхи. Прежде императрица всегда успевала поймать упавшую со стола чашку, прежде чем та разобьется. Теперь ее руки дрожали. Екатерина не верила, что поспевает за своими врагами, что ведет, а не ведома.
Она ни минуты не сомневалась: за покушением стоит не только Самозванец. А может быть, вовсе не он. Пугачев скакал, как заяц, от Михельсона. Ему ли до тайных убийц? Да и дело было обставлено слишком топорно. Мужик с бородой и разбойничьим орудием убийства. Ее специально наталкивали на очевидный вывод. Этого Като не любила. Она привыкла сознавать, что змеиный клубок под боком опаснее любого мятежника.
Да и поведение Панина, сразу начавшего запугивать ее, открыто требуя отъезда за границу, изобличало его интерес. За годы, проведенные в одном кабинете, Екатерина научилась видеть вице-канцлера насквозь. Но и он знал малейшие слабости императрицы. Сейчас государыня не просто была на пределе – она перешагнула рубеж. Чем сильнее на нее давить, тем скорее сломается.
Понедельник. Совет. Мрачные лица. Императрица подавлена. У Панина вкрадчивый голос:
– Ваше Величество, сообщения с Волги тревожны. Мой брат пишет, что потребуется много сил для искоренения крамолы. Крепостные перебегают в шайку Самозванца тысячами. Бунт, как Гидра – на месте одной отрубленной головы вырастает две новых.
– Кажется, вы уверяли меня, что в руках у вашего брата дела пойдут на лад? – тянет Екатерина. – А теперь рассеиваете панические настроения.
– Помилуй Бог! Да ведь только что вы едва избежали смерти!
Вельможи кивают головами. Правота графа очевидна. От Самозванца нигде не скрыться. У его сообщников длинные руки.
– Везде пролегли нити заговора, – Никита Иванович разводит руками. – Если и во дворце нет безопасного места, то что говорить о столице? Быть может, сейчас готовится новое покушение. Мы ничего не знаем.
