Ну почему, черт подери, глаза Пьера должны быть так похожи на глаза Джоли?
– Как жалко, что за столько лет ты не потрудился выучить какого-нибудь нового шеф-повара. Возможно, если бы ты хотя бы был способен проводить консультации, то сейчас нашелся бы кто-нибудь, до сих пор достаточно уважающий тебя, чтобы устроить твой рекламный показ. Или даже несколько человек, желающих демонстрировать твои блюда в роли су-шефов.
– Я никогда не пытался стать консультантом! – прошипел Пьер Манон.
Габриэль рассмеялся:
– Не могу поверить! Ты только что оправдался тем, что даже не пытался. Хотел бы уважать тебя еще меньше, но не могу, потому что все мое уважение ты растерял очень давно.
– А другие меня уважают! Люк Леруа просто умоляет меня приехать в Hôtel de Leucé на такой показ.
– Неужели? – Брови Габриэля поднялись. – Первый раз слышу о рекламе твоей книги. Видимо, ей не уделяют много внимания. – Губы Пьера Манона снова сжались, а Габриэль продолжал: – Погоди-ка. Люк? Люк Леруа? Мой прежний су-шеф в «Люксе»? Неужели у него остались нежные воспоминания о тебе?
Глаза Пьера уже горели так же яростно, как тогда, когда он увольнял Габриэля.
– Это же я научил его всему, – процедил Пьер сквозь зубы.
Габриэль фыркнул:
– Больше похоже на то, что он хочет произвести впечатление на твою дочь.
Merde, а ведь Люк Леруа выглядел словно чертово божество, решившее выйти из огня созидания и убедиться, что земля получилась такой, какой он хотел ее видеть. В его присутствии даже элегантный принц выглядел простолюдином. С этим Габриэль ничего не мог поделать, и сердце его тоскливо сжалось.
– Скорее он хочет произвести впечатление на меня, – возразил Пьер Манон. – В будущем году Гуго Фор собирается уйти. Его место должен занять лучший шеф-повар.
Гуго Фор был главным шеф-поваром в Hôtel de Leucé. Габриэлю казалось маловероятным, что Leucé заменит Фора тем, кто, как всем известно, потерял звезду в конкурирующем отеле. Однако Пьер с вызовом смотрел Габриэлю в глаза, и тот издевательски усмехнулся, чтобы немного подпитать этот вызов.
– Да ты просто утешаешь себя, Пьер. Лучше объясни мне, почему твоя дочь должна все время ездить туда-сюда, хотя работает на Лазурном Берегу? В чем дело? Ты даже не можешь получить работу консультанта на юге Франции, потому что слишком долго сидел сложа руки?
Пьер прищурился и ничего не ответил, но зеленый цвет его глаз стал ярче.
– Ну, ладно, я ведь просто приехал позлорадствовать. – Габриэль взглянул на часы. Да, он хотел успеть убраться отсюда до того, как Джоли закончит работать с Филиппом. – Кстати, просто чтоб ты знал. Помнишь ту Розу, которую ты украл у меня? А мою подругу? А мою жизнь? Теперь мне плевать на все это. Все это не стоит и ломаного гроша, потому что теперь у меня есть кое-что получше. Я, – он сделал паузу, – украл твою дочь.
С очень довольным видом он повернулся, вышел из гостиной, и… столкнулся с Джоли.
– Вот черт, – только и смог выговорить Габриэль.
Джоли стояла в холле с сумочкой через плечо, лицо белое, кулаки сжаты. Он даже не услышал, как она вошла.
– Джоли.
Он взял ее за плечи.
Она вывернулась.
– Значит, ты только и делал, что все это время сводил с ним счеты?
Что?
– Значит, все это время ты дурачил меня, и только для того, чтобы отомстить ему?
Габриэль застонал так, будто получил удар ножом в живот. Он не верил своим ушам. Каждый раз, когда они занимались любовью, оба переживали прекрасные, счастливые мгновения, а она говорит «дурачил меня»? Неужели она и вправду думает, что это было игрой ради отмщения?
Ему было так хорошо с ней! Он был готов сделать для нее все что угодно, был готов пойти на риск ради нее! А она с такой легкостью решила, что он ужасен.
Конечно, по существу, она поймала его на совершенно омерзительном поступке. Но разве не могла она хотя бы на миг остановиться и спросить, почему он делает это?
Когда он протянул ей свое сердце, что, черт подери, она увидела? Ну почему все всегда думают, что его сердце должно быть таким чертовски уродливым?
– Ну ты и ублюдок, – сказал Пьер с порога гостиной. Габриэль обернулся и увидел, что тот смотрит на него горящими глазами, сжав кулаки. – Ты действительно преследовал мою дочь? Чтобы отомстить мне?
– Да поди ты к черту, – ответил Габриэль и снова схватил Джоли за плечи, увлекая ее прочь из квартиры. На площадке он прижал ее спиной к двери, и его руки оказались по обе стороны от ее головы.
– Это до сих пор ваши с ним разборки, – с горечью произнесла Джоли. Рот ее искривился, зубы сжались, и золотисто-зеленые глаза начали наполняться слезами. – Не могу поверить, что ты нарочно проделал столь дальний путь, только чтобы причинить ему боль, использовав меня.
Ты нарочно?
Нарочно?
Она должна бы понимать, что он лучше, чем она сейчас думает о нем. Что он ее принц. Merde.
Может быть, сегодня как раз и проявилась одна из лучших черт его характера – способность не останавливаться ни перед чем, чтобы довести задуманное до конца?
– Ты… Я знала, в глубине души ты просто хотел использовать меня, чтобы добраться до него! Я знала это! Знала!
Кровь отлила от лица Габриэля, будто кто-то выдернул пробку из огромной дыры в его душе.
– О, ты знала? – сказал он, едва шевеля губами. – И за все это время никакие мои поступки не заставили тебя думать, что я все-таки лучше, чем кажусь сейчас?
– Ну если и заставили, то только потому, что я была такой же глупой, как моя мать, – огрызнулась она.
Габриэль заговорил так, будто каждое слово причиняло ему боль. Слова звучали резко и отчетливо.
– Твоя мать, которая после десяти лет брака бросила мужа из-за того, что он был самим собой? Это такой глупой ты была? Такой, кто разрушает семью только потому, что это проще, чем жить вместе?
Джоли не отрывала от него глаз, и ее лицо стало совсем белым.
Габриэль прижался щекой к ее лицу и проговорил сквозь зубы:
– Вернись и расскажи отцу, как больно я тебе сделал. Увидишь, что будет.
Он выпрямился и отстранился от нее, потому что его собственная боль стала невыносимой, а затем направился к лифту.
Но сделав всего лишь два шага, повернулся к ней. Гнев, глубокий и могучий, защищал его сердце, почти как стальные доспехи.
– Джоли, я знаю, ты слышала все, что я наговорил Пьеру. Но не понимаю, как ты могла поверить моим словам. Черт тебя подери. Скажи, неужели в глубине души ты всегда думала, что я всего лишь чудовище?
