— Потерпите, — в голосе дона Камилло слышалась тревога, — дайте мне подумать до утра. Обещаю вам, я все устрою.
— Хорошо, — сказал Мариолино, — мы вернемся завтра.
Они ушли. Дон Камилло сжал кулаки и выпятил грудь.
— Я их обвенчаю, пусть это мне будет стоить мировой революции!
* * *
Пеппоне работал один у себя в мастерской. Он копался в моторе трактора, когда услышал скрип входной двери. Подняв голову, он увидел перед собой Джину и Мариолино.
Для Пеппоне увидеть девушку из семества Филотти было все равно, что увидеть гремучую змею. А на Джину Филотти у него был зуб особо, ведь это она своими ядовитыми речами выставила на посмешище перед всем городком женскую коммунистическую ячейку.
— Ты привел ее сюда, чтобы мозги ей на место вставить?
Пеппоне отлично знал о вражде двух семейств, несмотря на которую сошлись эти двое. Но он не хотел в это вникать и к Мариолино не приставал. Потому что принципы Пеппоне состояли в том, что «когда товарищ сослужил свою службу партии, он может служить хоть королеве Перу. Коммунист должен быть коммунистом, прежде всего, головой, а все остальное не имеет большого значения».
Поэтому он ограничился вопросом:
— Ты привел ее сюда, чтобы мозги ей на место вставить?
— Я в этом не нуждаюсь, господин подеста!
Это презрительное «подеста» вместо «мэр» было вечной издевкой Джины и стояло у Пеппоне как кость в горле.
Он подошел поближе и сердито погрозил ей черным от мазута пальцем.
— Поосторожнее в выражениях, барышня, а то я вам шею сверну, как курице.
— Конечно, — не давала ему спуска Джина, — как одной из тех куриц, что вы со своей шайкой украли у нас, чтобы отпраздновать Первое мая. Не надо злиться. Мы сразу поняли, что это было сделано во имя демократии, куры-то, видать, были фашистки.
Идея зачистить курятник Филотти принадлежала лично Шпендрику. Дело было еще в 1945 году, то есть, не считая всего остального, оно и так уже подпадало под амнистию. Но когда политические страсти в городке накалялись, неизменно вспоминали и об этих злосчастных курицах. И доставалось, конечно, бедному Шпендрику, каждый раз получавшему пинки и тычки от Пеппоне.
Пеппоне угрожающе придвинулся. Мариолино встал ближе к Джине, чтобы защитить ее. Так Пеппоне увидел и раскроенный лоб юноши, и синяки на лице девушки.
— Ну, что еще случилось? — спросил он.
Мариолино коротко доложил. Пеппоне вернулся к трактору и почесал в затылке.
— Черт возьми, — вздохнул он, — ну что вам неймется голову подставлять под оплеухи. На свете есть столько женщин, столько мужчин…
— На свете также есть немало партий, — прервала его Джина, — и что вы уперлись на той, из-за которой вас 90 % населения ненавидит?
— Какие такие 90, крошка? 60 % за нас!
— Это мы на ближайших выборах увидим.
— Дело ваше личное, — заявил без обиняков Пеппоне. — Я тут ни при чем, меня не вмешивайте. Я председатель партийной ячейки, а не общества свах.
— Вы — мэр! — напомнила Джина.
— Да, я мэр и горжусь этим. И что с того?
— А то, что вы должны немедленно нас поженить! — воскликнула Джина.
— Вы с ума, что ли, посходили? Я — автомеханик, — Пеппоне ухмыльнулся после минутного замешательства, нырнул с головой в тракторный мотор и принялся деловито стучать молотком.
Джина с насмешкой поглядела на Мариолино.
— И это твой знаменитый Пеппоне, который никого на свете не боится?
Голова Пеппоне вынырнула из-под тракторного капота.
— А причем тут боится — не боится? Тут все дело в законе. Не могу я женить в 10 часов вечера в автомастерской. И потом я не все регламенты знаю наизусть. Приходите завтра утром в мэрию, и мы все устроим. Какая может быть спешка, жениться в пол-одиннадцатого ночи. Такой спешной любви не бывает.
— Вопрос не в любви, — попытался объяснить Мариолино, — а в нужде. Мы сбежали из дома и больше туда не вернемся. Но мы не можем уехать из городка, пока не поженимся. Как только у нас все будет в порядке и с законом, и с совестью, мы сядем на первый же поезд и уедем. Куда приедем, туда приедем, все сгодится, все равно ведь с нуля начинать.
Пеппоне опять почесал в затылке.
— Я, конечно, все понимаю, — протянул он, — и это все так. Но надо подождать хотя бы до завтра. А там попробуем все устроить. А пока ты можешь переночевать в мастерской, а девчонка пусть пойдет спать в дом к моей матери.
— Я не сплю в чужом доме, пока не замужем, — упрямо заявила Джина.
— А кто вас заставляет спать? — парировал Пеппоне. — И не спите. Можете Евангелие почитать, за Америку помолиться. Это будет не лишним, так как атомная бомба есть теперь и у нас.
Он достал из кармана газету и начал ее разворачивать.
Мариолино взял Джину за руку.
— Спасибо, шеф, мы придем завтра.
Они ушли, а Пеппоне так и остался стоять с развернутой газетой в руке.
— Черт подери эту атомную бомбу, — он скомкал газету и с силой бросил ее в угол.
* * *
Сто лет назад полноводье прорвало большую дамбу, и река залила все до самых Тополей, отвоевав у людей тот кусок земли, что в предыдущие три века они постепенно у нее отбирали. Между большой дамбой и усадьбой Тополя в низинке стояла старая церковь с маленькой покосившейся колоколенкой, вода залила ее всю целиком, вместе со стариком-сторожем, и больше никто ее не видел. Через несколько месяцев кто-то решил достать колокол, оставшийся на колокольне старой церкви и нырнул под воду, таща за собой веревку с крюком. Поскольку он долго не всплывал, люди на берегу решили потянуть за веревку. Они тянули и тянули, а веревка все не кончалась, как будто он нырнул в бескрайний океан. Когда наконец они вытащили крюк, к нему ничего не было привязано. И в этот самый момент со дна реки послышался приглушенный перезвон.
В следующий раз утонувший колокол зазвонил через несколько лет, в ту ночь, когда некто по фамилии Толли бросился в реку и утонул. Потом его слышали, когда утопилась дочь трактирщика. Наверное, никто ничего и не слышал на самом деле, ведь колокол, погребенный под толщей воды, не может звонить. Но легенда такая была.
Легенды на поля Низины приносит с собой речная вода. Время от времени поток выбрасывает на берег призраки.
Еще лет за сто пятьдесят до того случая, во время другого наводнения затонула одна из плавучих мельниц (их и сейчас еще можно порой увидеть посередине реки — они раскрашены в черно-белую клетку, а спереди на деревянном сарайчике, поставленном на две связанные лодки, у них написано «Спаси меня Бог»). Вместе с мельницей затонул и хромой мельник, злобный старик, которого давно уже следовало отправить к чертям на тот свет. Но он остался призраком гулять по волнам. Иногда серыми зимними сумерками мельница вновь появлялась на реке и бросала якорь то рядом с одной, то рядом с другой деревней. Хромой мельник спускался на берег и шел по полям собирать по зернышку посеянную пшеницу. Он наполнял ею мешки, молол зерно и развеевал муку по ветру, и от этого поднимался такой густой туман, что хоть ножом режь, а земля в тот год зерна не рожала.
