— И что? — сказал я.
— И что, это круто, блин.
— Почему?
— Потому что они хотят все делать сами, понимаешь, без всяких там звукозаписывающих компаний, которые говорят им, что делать. И они не принадлежат какой-нибудь корпорации. Знаешь, Эс Эс.
— Круто, — сказал я. — Это что еще за херня?
— Сделай Сам, — сказала Гретхен. — В смысле, они борются за что-то. А не как блин хреновы Guns n' Roses.
— Guns n' Roses тоже борются, — сказал я.
— За что?
— Ну не знаю. За то, чтоб было по приколу.
— Ты не врубаешься, — сказала она. — Эти парни, они хотят, чтобы ты типа думал своей головой.
Я оглядел столик с сувенирами, полный футболок, пластинок, значков, наклеек, и подумал: И чего это я раньше о них не слышал?
Пока мы стояли в очереди, ко мне подбежала та самая маленькая Кэти из торгового центpa, обняла меня, как старого приятеля, и сказала: «Я пойду, меня мама ждет. Вот, это тебе», и она сунула в мою руку кассету, обняла меня снова и убежала. Синеволосое облачко. Кассета была совершенно обычная, не считая того, что она прилепила к ней свою детскую фотографию, на которой она была наряжена розовой балеринкой или феей, и написала на коробке Брайану серебряным маркером.
— Кто это был? — спросила Гретхен.
— Не знаю. Девчонка, которая дала мне флаер.
— Она кассету тебе записала?
— Наверное, — сказал я и сунул кассету в карман, вот так вот, понятия не имея, что тут затевалось, но оглядываясь вокруг и чувствуя себя очень, очень странно.
Кассета была просто улетная. В смысле, я слушал ее целыми днями, неделями и даже перематывал ее снова и снова, чтобы разобрать слова, понимаете, и эта девчонка, Кэти, которую я так больше и не увидел, она написала список песен с названиями групп и даже со строчками, которые, должно быть, ей нравились —
ВИДЕТЬ КРАСНОЕ (minor threat)
Мой вид должен страшить тебя,
Чтобы ты делал то, что ты делаешь
ПОДУМАЙ ЕЩЕ РАЗ (minor threat)
Невежество — твое мерило
Разум чужд твоему мозгу
НАЦИСТЫ, ОТЪЕБИТЕСЬ (dead kennedys)
Сделай себе ирокез, ты все равно не панк,
Если гопник все еще жив в твоей голове
ТЕПЕРЬ У НАС ПРОБЛЕМА ПОСЕРЬЕЗНЕЙ (dead kennedys)
Пусть ниггер нарывается на драку,
Ты все равно улыбайся
— и все вспоминал тот момент во время концерта, когда вокалист сказал этим, таким разным людям, которые, по сути, были не такие уж разные: давайте уйдем сегодня отсюда все вместе. Я и прежде бывал на концертах — знаете, Motley Crue, Guns n' Roses, и даже Metallica, все время с Майком, все время на стадионах с тысячами зрителей, — но никогда в таком маленьком клубе, и, в общем, это было совсем не то же самое, в смысле, мы все были так тесно друг к другу прижаты, и пели, и танцевали, и никогда прежде никто не говорил такого, знаете, чтобы уйти всем вместе. Как я сказал, я думал об этом неделями, потому что мне это было очень важно, потому что, короче, никогда прежде я о таком не задумывался — но, кажется, музыка могла что-то изменить, даже в моей типа жизни.
Восемь
Когда Гретхен увидела меня голым, или почти голым, она рассмеялась и сказала, что я сложен, как одиннадцатилетняя девочка. Мы сидели в моей комнате, и она уже почти закончила брить мою голову. Она принесла из дома машинку для стрижки, и та гикнулась ровно на половине головы, так что Гретхен пришлось воспользоваться ножницами и папиной опасной бритвой, чтобы довести начатое до конца.
— Грет, поосторожнее можно, а? — сказал я, извиваясь на металлическом складном стуле. В комнате было холодно, а я сидел в одних трусах и почти окоченел.
— Не вопрос, говнюк, расслабься, — ответила она, и, в общем, когда она прикоснулась к моей шее мягкими белыми ручками, все, что мне оставалось, — это расслабиться. Точнее не так — член мой моментально вырос до гигантских размеров. Скрыть это в облегающих трусах было невозможно, так что я вскочил и сказал: «О'кей, готово» и она сказала: «Полголовы у тебя еще в принципе не побрито» и я сказал: «Ничего, нормально» и она посмотрела на меня и сказала: «Посмотри на себя. Ты выглядишь как одиннадцатилетняя девочка. Может, тебе спортом заняться?» и я сказал: «Ну, по крайней мере, я не жирный», сразу после чего я осознал, что не должен был говорить такого, и она сказала: «Да. Да, по крайней мере, ты не жирный», и она стремительно вылетела из комнаты, взбежала по лестнице, забыв даже свою черную виниловую сумочку. Через пару минут она постучала в дверь, и я тут же сказал: «Прости», и она сказала: «Если хоть еще раз ты скажешь мне такое, я отделаю тебя по полной программе».
— Хорошо, — сказал я.
— Давай я закончу с твоей головой, — сказала она.
— Хорошо. — Я снова сел на металлический стул, натягивая через ноги грязную черную футболку. Гретхен включила машинку, но та так и не заработала, поэтому она снова взяла ножницы и провела рукой по моим волосам, нежно поглаживая кожу у самого уха. Еще немного она поработала над моей прической, напевая под нос какую-то чудную песенку, которую я не узнал, но годы спустя, целуясь на диване с какой-то девчонкой, внезапно осознал, что это была Love Song хреновых Cure. В общем, Гретхен напевала и я чувствовал на шее ее горячее дыхание и честно приложил все усилия, чтобы не возбудиться, но без особого успеха и вот она взяла банку с кремом для бритья и выдавила немного на ладонь и стала наносить его на мою шею очень медленно смеясь и говоря: «Хорошо пахнет, мужчиной» и я кивнул и тоже засмеялся и она взяла папину опасную бритву и очень нежно, очень осторожно стала брить мой затылок. Через секунду она случайно меня порезала, и я взвизгнул, как девчонка, и она усадила меня обратно на стул и схватила одно из маминых белых полотенец, и прижала его к порезу, чтобы остановить кровь, и я сказал: «Эта хренова голова все еще на месте?», и она сказала: «О да. Чего разнервничался-то?», и она все еще держала полотенце и я потрогал голову и она шлепнула меня по руке и убрала полотенце и наклонилась посмотреть, и вот она сделала это. Глаза мои были закрыты, боль от пореза не проходила, и неожиданно, с чего бы это, я почувствовал, как Гретхен очень нежно целует мой затылок и говорит: «Видишь, ничего страшного».
В следующую секунду я подскочил, развернулся, схватил Гретхен за плечи и стал целовать ее как сумасшедший. Буквально, я схватил и поцеловал ее и прижал к стене и она целовала меня в ответ по-настоящему — по-настоящему — и глаза ее были закрыты и она смеялась, но я был серьезен до ужаса и я скользнул рукой по ее спине и уложил ее на угол кровати и взобрался на нее, а Гретхен все еще смеялась и мы целовались, такие длинные влажные поцелуи, и я задрал ее футболку и коснулся ее кожи и она прижала меня к себе и погладила мою лысую голову и я двинулся к ее штанам, на ней были такие клетчатые брюки с сотней гребаных застежек, и я нашел настоящую молнию и стал расстегивать ее и ощутил под рукой гладкую ткань ее трусиков, розовых, насколько я мог видеть, и ощутил ее мягкие, странные волосы, глаза ее были закрыты, она больше не смеялась и держала мой затылок одной рукой и расстегивала мои джинсы другой и она коснулась меня — и, собственно, вот. Я кончил прямо в трусы. Гретхен вытащила руку, и я посмотрел на нее, и она уставилась на меня, будто говоря: о'кей, что теперь? и я поднялся и выбежал в ванную. Когда через несколько минут я вернулся, она уже смылась, вместе с сумочкой, и я понял, что окончательно все просрал.
