— Да, — подтвердила она со скучающим видом, словно это знает каждый дурак. — С дыней.
А потом отвернулась к зеркалу, и ее подружки опять прыснули со смеху.
Миранда оделась вовремя, но на ужин пришла с небольшим опозданием — так, чтобы все заметили ее появление. Извинившись перед Федерико, однако не приводя никаких оправданий, она села напротив него и поправила лиф платья, привлекая внимание к своей груди точно так, как это делала Бьянка. А потом улыбнулась герцогу. Я видел, как она репетировала эту улыбку перед зеркалом: губы чуть приоткрыты, бровки нахмурены, а на щеках — две маленькие, как жемчужинки, ямочки.
— Моя маленькая принцесса! — просиял Федерико.
Ужин шел своим чередом. Федерико был поглощен едой.
Время от времени он молча поглядывал на Миранду. Придворные беседовали друг с другом. Поскольку герцог не обращался к Миранде, никто не пытался с ней заговорить. Если раньше я боялся, как бы она не ляпнула что-нибудь невпопад, то теперь меня беспокоило, что она может разрыдаться от обиды. Но, как бы ни чувствовала себя Миранда, лицо ее было невозмутимо, словно она привыкла ужинать в таком обществе с малых лет. И тут Томмазо подал ветчину с дыней.
— Великолепное сочетание, — заметил Чекки.
— Да, — согласился Федерико, облизывая пальцы. — Луиджи готовит гораздо лучше, чем Кристофоро.
Он поманил повара пальцем, подзывая его подойти к столу.
На лице у Миранды не отразилось никаких эмоций. Луиджи, по-видимому, решил, что не сумел угодить хозяину (иначе разве тот стал бы звать его к себе?) и, подбежав к столу, торопливо заявил:
— Ваша светлость! Если вам не нравится ветчина с дыней, я запросто могу ее заменить. Это не мое изобретение, и я…
— А чье? Неужели Томмазо?
— Нет, досточтимый герцог. Простите, мне не хотелось бы выдавать ту, чья красота несравнимо выше ее познаний…
— Так это была твоя идея? — спросил Федерико у Миранды.
Она скромно склонила голову.
— Да, ваша светлость.
— Простите ее невежество! — угодливо хихикнул Луиджи. — Я приготовлю…
— Ничего ты не приготовишь! — рявкнул Федерико. — Десерт был превосходен. Принеси еще!
После этого Миранду приняли в общую беседу и спрашивали ее мнение по всем вопросам. Чаще всего она отвечала, что не разбирается в таких вещах, однако один раз процитировала Данте, а затем — Полициана. Септивий и впрямь хорошо ее натаскал! Потом она заметила, что народная поэзия ей нравится больше придворной.
— Не соблаговолишь ли ты привести нам пример такой поэзии? — осведомился Федерико.
— Если это доставит вашей светлости удовольствие…
— Да! — заявил Федерико. — Доставит!
Аккуратно положив ложку рядом с подносом, Миранда закрыла глаза и сложила ладони вместе.
— Вот мое самое любимое стихотворение.
Она тихонько откашлялась и прочла:
Пускай пылает в небе солнце надо мной,
Я вся дрожу в ознобе страсти неземной.
В зале воцарилась тишина.
— И это все? — рассмеялся Бернардо.
— Чтобы завоевать сердце любимого, не нужно тратить много слов, — мягко ответила Миранда. — Надо лишь найти единственно верные.
— Браво! — Федерико захлопал в ладоши и, ткнув в Септивия пальцем, заявил: — Это правильно во всех отношениях!
Миранда покраснела.
— Простите меня, высокочтимый герцог, если я слишком много говорю о вещах, о которых женщина не имеет права…
— Нет, нет, нет! — воскликнул Федерико. — Отныне ты будешь украшением нашего ужина каждый вечер!
И громко рыгнул, подкрепив таким образом свое заявление.
Миранда поблагодарила всех присутствующих — и в особенности герцога Федерико, — погладила по голове Нерона и вышла из-за стола. На Витторе она так ни разу и не посмотрела.
Федерико провожал ее взглядом, пока она не скрылась за дверью.
— Я ездил искать принцессу в Милан, а она все время была рядом!
Когда я пришел в спальню, Миранда подбежала ко мне с вопросом:
— Что сказал герцог Федерико, babbo?
Я заверил ее, что он высоко отозвался о ней и что она вела себя прекрасно. Миранда пришла в восторг и защебетала с подружками. Она рассказала им, что именно говорила за ужином и что отвечал ей герцог. Потом они принялись обсуждать, какое платье ей надеть на следующий день, о чем говорить за столом, и так далее, и тому подобное. Обсуждение заняло в три раза больше времени, чем само событие. После их ухода Миранда заявила:
— Когда я стану богатой придворной дамой, babbo, я позабочусь о тебе.
Я обнял ее, гадая про себя, какую судьбу ей уготовил Федерико. Так много случилось за один день (шабаш и пожар уже превратились в отдаленные воспоминания), что мысли у меня метались, как листья на ветру.
Позже в тот же вечер, когда я стоял во дворе, устремив взор на звезды, ко мне подошел Томмазо. Мы склонились над парапетом, глядя вниз на сгрудившиеся кучкой дома Корсоли, омытые лунным светом.
— Клянусь, я не уговаривал Миранду пойти на шабаш, — сказал Томмазо.
Меня позабавила его наивность. Неужели он до сих пор считает, что может уговорить Миранду?
— Верю. Ты не в состоянии на нее повлиять.
Он молча грыз ногти, потом спросил:
— Зачем ты отдал ее Федерико?
— При чем тут я? Это Витторе ее отдал.
— И что ты намерен делать?
— Ничего. А зачем?
Глаза у него округлились, как две луны.
— Но Миранда не может быть с Федерико!
— Почему?
Он закрыл глаза и с силой вцепился в парапет.
— Может, ты и не подбивал ее идти на шабаш, — заметил я. — Но ты ее не отговорил.
— Это она меня заставила пойти туда, — склонив голову, признался Томмазо.
* * *
Той ночью мне снились кошмары. Не знаю, может, виной всему были крупинки мышьяка, которые я принимал, но мне приснилось, что Корсоли тонет в крови. Я много раз просыпался и снова проваливался в тот же сон. Кровь хлестала отовсюду. Из каждого рта, из каждого сосуда, из пор моей кожи и стен палаццо.
— Надо уносить отсюда ноги, — сказал я наутро Миранде. — Я могу найти работу во Флоренции или в Болонье. А то давай поедем в Рим!
Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.
— Почему, babbo?
— Случится что-то ужасное. Я нутром чую.
— Тебе снова снились кошмары, babbo.
— Да, причем они мне снились утром, когда душа говорит чистую правду, поскольку находится дальше всего от тела.
