Так что шоу закончится — и я исчезну. Оро ничего говорить не стоит. Он так счастлив, что получил меня обратно. Он, должно быть, единственный, кто не чует вообще ничего. Уик-энд я провела в его квартире в Токио. В воскресенье утром кто-то постучался, и он велел мне спрятаться под столом, на котором стоял завтрак. Оказалось, это один из его менеджеров. Я укрылась в ванной и принялась шуметь вовсю: воду пустила, принялась плескаться, громко напевала. Иногда мне кажется, что это новое положение дел для Оро очень даже удобно. Я доступна, однако в жизни его не то чтобы очевидна. Он пишет песни, исполненные довольства и счастья. Его звезда поднялась так высоко, как только возможно. Для меня — ничего, кроме невидимости. Ты утратила лишь мир масок, ничего больше, говорю себе я. Но это — единственный мир, что у меня есть.
Самое меньшее, что я могу сделать, — это уйти, громко хлопнув дверью.
Нет, настоящей аудиторией это, конечно, не назовешь, но все-таки зал «Кокон» заполнен больше чем наполовину. Все труппы прибыли — как говорится, крупными силами: «Воздух», «Огонь», «Вода» и «Земля» вместе со своими самодовольными Звездами Первой Величины. Подавальщицы из столовой, ребята из службы по эксплуатации, те, что чинили мне ширмы-сёдзи, дамы из костюмерной и гримерной, ассистенты в перчатках из школы дизайна «Изящное речение», включая сердито насупленного мистера Сасаки — пришел полюбоваться, как я с треском провалюсь. Мистер Аракава наверху, в королевской ложе. Позади него восседает прекрасная старуха в кимоно цвета пламени.
Оркестр из двенадцати человек в яме выдает довольно-таки воинственную аранжировку «Колыбельной страны Птиц». Девочки мадам Ватанабе выступают первыми. Я смотрю из-за кулисы. Самая высокая из учениц труппы «Земля» вальяжно выходит на сцену, в шикарном костюме шестидесятых и белокуром парике, венчающем ее голову как башня-зиккурат. Она входит в лодку, садится, берет весла. Сзади складками струятся полосы зеленого и белого атласа. Оркестр умолкает. Надо отдать мадам Ватанабе должное: великолепный это coup de theatre[121], когда первая птица камнем падает вниз, с софита, прямо как с картины какого-нибудь немецкого экспрессиониста — кобальтово-синяя грудь, хлопающие охряные крылья, клюв, блестящий, словно апельсиновая кожура. После того mise en scene[122]становится чересчур перегруженной и самую малость чересчур кровавой, и все же… в воображении режиссеру не откажешь.
Во время антракта незаметно прокрадываюсь на подуровень Б, где я спрятала Оро в гардеробной, о которой, надеюсь, мадам Ватанабе понятия не имеет. Миссис Янаги и ее две ассистентки как раз над ним суетятся.
Он улыбается мне от зеркала.
— Ну, как я выгляжу?.
— Идеально. — Из-под косынки с красным крестом выбиваются светлые волосы — пепельно-светлые, почти седые. Сам крест густо-красный, ближе к пурпурному. Ногти его блестят черным, кожа на оттенок бледнее белого.
— Ну, разве он не прекрасен? — Миссис Янаги широко улыбается своему отражению, сережки-«пингвинчики» подпрыгивают и раскачиваются.
— Все готовы? — Оро встает и целует меня. Совершенно не чувствую его языка: думаю, как буду скучать по нему.
Миссис Янаги и обе ее ассистентки аплодируют.
Уже в коридоре Оро завладевает моей рукой и втягивает меня в одну из просторных аудиторий для репетиций. Нашаривает выключатель-реостат, свет меркнет. Вижу его во всех зеркалах сразу. Тысячи и тысячи Оро теряются в бесконечности.
— Что-то не так. — Он дотрагивается до носа. — Я чую.
Я киваю.
— Я не могу так больше жить.
— Как — так?
— Жить с тобой теневой жизнью.
— Я знаю. — Он очаровательнейшим образом вешает голову. Уж эти мне актеры!
— Мне пора уезжать.
— Уезжать?
— Возвращаться туда, где… — Меня разбирает смех: хохочу и никак не могу остановиться. — Я собиралась сказать: «Возвращаться туда, где мне место», — вот только такого места на свете нет.
Он вглядывается в мое лицо, в тысячи и тысячи лиц, тающих в зеркалах.
— Есть другой путь.
— Да ну?
— Уйти вместе. Здесь мне дальше двигаться некуда. Еще один компакт-диск, еще один рекламный ролик, еще один хитовый фильм… это никогда не закончится. Мне все наскучило. Отвратительно. Я знаю только одно, Луиза. Я хочу быть с тобой. Но хватит прятаться. Мир слишком мал, слишком тесен.
— Куда же мы отправимся?
Теперь он всматривается в собственные свои отражения.
— Ты можешь отправиться со мной нынче же вечером.
— Ага, конечно. На пляж в Фиджи?
— Туда, где гораздо, гораздо лучше.
— И как же мы туда попадем?
Он не сводит с меня взгляда — глаза в глаза.
— Сквозь тьму. Долгий сон, а за ним — пробуждение к новой жизни.
— Ох, Оро, ради всего святого — из какого это фильма? В центре «Обучения улыбке» и в банке «Рот» я выспалась — мало не покажется.
Позади меня его черные глаза кинозвезды то и дело вспыхивают ярким, глубоким светом, точно неведомое созвездие.
— Луиза, я серьезно. Я могу дать тебе одно, Луиза, — жизнь за пределами жизни, неизменную, бесконечную. Я могу дать тебе…
Неподходящий момент для смеха — я уже научилась распознавать, когда он «закручивает» прочувствованный драматический монолог, — однако удержаться не могу.
— Оро, оставь.
Не знаю, как он это сделал, но на краткое мгновение вижу его в зеркалах точно под водой. И себя вижу вместе с ним. Наши лица колыхаются на волнах тьмы. Такое спокойствие…
— Пора идти. — Я выключаю свет. Наши отражения тонут в темноте. — Ты ведь не хочешь пропустить свой выход.
Он останавливается на пороге между темной комнатой и ярко освещенным коридором.
— Помни, Луиза, что бы ни произошло, я всегда буду с тобой.
Всплеск музыки. Мы бежим к лифту.
Девочки как на иголках ждут за кулисами. У Мичико такой вид, будто ее только что стошнило. Одна лишь Кеико спокойна — пока не увидела Оро. Я понимаю, что ее девичья «страсть» ко мне себя изжила. Кеико завладевает пепельно-бледными руками Оро и подносит их к губам.
У нас — никакой увертюры. Вместо увертюры — коллаж звуков: гудки машин, приглушенные голоса, грохот подъезжающего к похожей на пещеру станции поезда, высокий женский голос — это Акико — объявляет: «Син-хиросима». Ослепительная вспышка света — и девочки выбегают на сцену, такие мрачные в серых саванах и шляпах в форме грибообразного облака.
В последний момент Кеико вспоминает закатать рукава белой парадной рубашки. Она берет Оро за руки и выводит его на сцену. Какой он хорошенький в ярком луче прожектора, на мгновение я забываю, что он — никакая не француженка-блондинка. Слышу, зрители зашептались. «Hiroshima шоп атош» — поют Кеико и Оро Дуэтом, а капелла; «Hiroshima топ атоиг» — и выезжает декорация, черно-белый снимок улицы.
