Скеррит спустился вниз и подошел к своему столу.
— Свидетель, назовите свое полное имя, — попросил лорд Гармон.
Она вздрогнула, выслушала перевод и произнесла в сторону судей:
— Charlotte Germina Shellen.
Алекс вскочил, вцепившись руками в ограждающий барьер, и перегнулся через него вперед всем телом, так что невозмутимые констебли за его спиной ожили и сделали несколько шагов вперед. Он узнал ее по голосу. Он никогда раньше — ни в Германии, ни в своих воспоминаниях уже в годы разлуки — не помнил, да и понятия не имел, что она слегка картавила. Едва заметно и как-то очень трогательно, по-детски. Но теперь он узнал в слове «Шарлотта» эту ее милую «р». За прошедшие десять лет ее голос конечно же изменился, он сделался более наполненным, но тембр его остался все таким же по-детски тонким, словно время не затронуло нежных связок, не выстудило их холодными ветрами зим, не иссушило спертым воздухом бомбоубежищ, не обожгло горячей пищей или алкоголем.
Она снова посмотрела… нет, только повернулась в его сторону, почувствовав там движение.
— Шарлотта, — сдавленным голосом произнес Алекс, — ты жива?
По знаку пристава констебли заставили Алекса сесть на скамью.
— Кем вы приходитесь обвиняемому здесь бывшему флаинг-офицеру Алексу Шеллену? — спросил лорд Гармон.
— Ich bin eine Witwe seines Bruders Ejtelja, — сказала свидетельница в темных очках.
— Я — вдова его брата Эйтеля, — перевела женщина в форменном жакете.
Алекс закрыл ладонями лицо. Значит, брата нет в живых. Он это предчувствовал, но так и не смог подготовить себя.
— Кхе, кхе, — прокашлялся очнувшийся лорд-председатель, — но в материалах дела нет никаких указаний на то, что брат обвиняемого был женат? — утробно пророкотал он, поправляя перекошенный парик. — Впрочем, ладно, разберемся. Какого вы вероисповедания?
— Лютеранка, — был ответ переводчицы.
— Вы согласны давать показания под присягой?
— Да.
Пристав положил перед свидетельницей Библию и листок с текстом присяги, но та никак на это не реагировала. Тогда женщина-переводчик что-то прошептала ей на ухо, взяла ее ладонь и положила на томик лютеранской Библии.
— Ich schwore zu Gott dem Allmachtigen…
— Клянусь Всемогущим Богом… — повторила переводчица.
Выйдя в зал и обернувшись к судьям, Скеррит извинился, сказав, что Шарлотта Шеллен слепа.
— Об этом нужно предупреждать заранее, мистер адвокат, — проворчал лорд Баксфилд. — Мало того что не говорит по-английски, так она еще и слепа, — произнес он, поочередно повернувшись к своим коллегам слева и справа. — Ладно, задавайте ваши вопросы.
— Ваша честь, мой подзащитный и находящаяся сейчас здесь женщина не виделись более десяти лет. Более того — каждый из них считал другого погибшим, и эта встреча для обоих очень непроста в психологическом отношении. Вы позволите им обменяться несколькими фразами, дабы свидетель могла убедиться, что в зале судебного заседания присутствует именно тот человек, которого она знала еще в детстве под именем Алекса Шеллена?
Разрешение было получено. По знаку адвоката Алекс поднялся и заговорил по-немецки:
— Шарлотта!
— Да, — она повернулась на голос и вся напряглась.
— Что случилось с Эйтелем?
— Он погиб 22 апреля во время боев с американцами, через два дня после нашей свадьбы… Алекс!
— Да, Шарлотта.
— Вы оба считали меня погибшей в Дрездене, но это было не так. В конце марта, когда ты уже улетел на север Германии, мы встретились с Эйтелем. Его разыскала моя мама — она прочитала о нем в газете, вывешенной на стенде объявлений, и увидала там его фотографию. На этой фотографии, как потом оказалось, был и ты. А спустя две недели мы получили известие о твоей гибели. Эйтелю удалось связаться с кем-то из 51-й эскадры, и ему сообщили, что 10 апреля ты, — Шарлотта запнулась, — то есть лейтенант фон Плауен, погиб в воздушном бою и этому были свидетели. Эйтель очень переживал. Примерно через неделю после этого, понимая, что каждый день может оказаться последним и для нас — уже шли бои на подступах к городу, — мы поженили^. Но мы были вместе только два дня.
Слова Шарлотты переводила женщина-переводчик, слова Алекса — сам Скеррит. Публика затаила дыхание. Даже скрип перьев на балконах затих. Лица двух молодых людей были обращены друг к другу, а их волнение свидетельствовало о том, что эта их встреча не была «домашней заготовкой» защиты и, в чем бы ни обвиняли сейчас одного из них, налицо была драма живых людей, чьи судьбы исковеркала война.
Джон Скеррит подошел к барьеру, за которым сидел Алекс, и повернулся в сторону барьера свидетеля.
— Фрау Шеллен, вы позволите мне называть вас просто по имени?
Она согласно кивнула.
— Скажите, Шарлотта, когда вы познакомились с находящимся здесь Алексом Шелленом?
— Летом 1933 года.
— Сколько лет вам было тогда?
— Мне было двенадцать, Алексу — тринадцать, а Эйтелю — четырнадцать.
— И вы подтверждаете, что сейчас разговаривали именно с Алексом Шелленом?
— Да, да, конечно! Это его голос. Правда, сейчас он стал похож на голос его старшего брата. Алекс, ты ведь помнишь того клоуна, что упал прямо перед нами и потерял свой красный нос?
— Ты назвала его растяпой и смеялась громче всех, — ответил Алекс.
Скеррит удовлетворенно потер руки, бросив многозначительный взгляд в сторону присяжных, а затем — судей.
— Хорошо. Итак, вы познакомились летом тридцать третьего, и что было потом?
— Потом… мы дружили, как дружат дети нашего возраста. Нас с Алексом называли женихом и невестой, но… мне больше нравился его брат Эйтель. А на следующий год — это было в конце июня — Алекс со своим отцом уехал в Англию. Мы все считали, что ненадолго, но… мы ошибались.
Она замолчала.
— Вы пришли провожать его на вокзал? — спросил Скеррит.
— Нет. Когда мои родители узнали, что папа Алекса и Эйтеля арестован и попал в тюрьму, мне запретили с ними встречаться. Мы попрощались тайно, накануне, в булочной на Кройцкирхенштрассе. Потом мы переписывались, потом… в общем, потом было, как бывает у всех детей, — мы повзрослели и у нас появились новые друзья. Но с Эйтелем моя дружба не прерывалась. А когда началась война, я уехала из Дрездена работать в детских эвакуационных лагерях на востоке.
— Но в конечном счете вернулись?
— Да. Осенью сорок четвертого. Лагеря перевозили на запад, размещали в сельской местности и в горах. В это время тяжело заболел мой отец, и я вернулась в Дрезден. А потом папа умер.
— Что произошло с вами 13 или 14 февраля сорок пятого года? — спросил Скеррит. — Судя по показаниям Алекса, оба брата впоследствии считали вас погибшей.
