* * *
Утро выдалось влажное и теплое. Багровое солнце томилось в вязком тумане, обещая жаркий день и дождь к вечеру.
Владимир сходил к речке Коломенке, искупался. Вернувшись к своему шатру, он узнал, что со стороны Москвы подошла великокняжеская дружина во главе с Дмитрием Ивановичем. Пришли ратники из Переяславля-Залесского, возглавляемые Дмитрием Ольгердовичем.
— Гляди, каких богатырей выделил мне отец Сергий для сечи с Мамаем! — сказал Дмитрий, обнявшись с Владимиром. Жестом руки он указал на двух мужей исполинской стати, облаченных в монашеские одежды. — Одного зовут Пересветом, другого — Ослябей. Не гляди, что они в рясах, брат. В прошлом эти витязи служили в дружине Корибута Ольгердовича, так что ратное дело им не в диковинку.
Принятые в дружину великого князя, оба монаха отправились получать оружие и доспехи.
Покуда обозные слуги разбивали великокняжеский шатер, Дмитрий тем временем прогуливался с Владимиром по пологому склону холма, поросшему густой травой. Дмитрий выспрашивал у Владимира, кто из князей откликнулся на его зов, а кто так и не пришел, много ли собралось войска, хватает ли оружия и провианта… С юных лет участвуя в походах, Дмитрий привык вникать во всякую мелочь, ко всякой войне готовился основательно. Ныне Дмитрию исполнилось тридцать лет. Он был статен и крепок, во всех его движениях чувствовались ловкость и сила. Взгляд у Дмитрия был властный, голос — решительный.
Отвечая на вопросы Дмитрия, Владимир поведал ему, что в стане под Коломной пребывают ратники из тридцати городов, численность их составляет, без учета великокняжеской дружины и переяславского полка, сорок тысяч пехоты и пятнадцать тысяч конницы. Перечислил Владимир и всех князей, пришедших к Коломне со своими дружинами.
— А тверской князь опять не пришел на мой зов, — мрачно проговорил Дмитрий, выслушав Владимира. — Не соблюдает Михаил Александрович наш с ним договор!
— Из Твери хотя бы две тыщи воинов пришло, — заметил Владимир, — а вот городецкий князь Борис Константинович ни одного ратника не прислал и сам не появился.
— От Бориски иного и ожидать не приходится! — криво усмехнулся Дмитрий. — Он же с тестя моего пример берет, который ему вместо отца. Дмитрий Константинович снова решил в стороне отсидеться, как и в пору Бегичева набега. А куда лошадь, туда и сани!
— Олег Рязанский тоже никого не прислал, — продолжил Владимир. — Мало того, он к тому же пошел на союз с Мамаем.
— С этим гордецом тоже все ясно! — Дмитрий махнул рукой. — Выбрал Олег кривую дорожку, вот и пусть идет по ней.
— Не верит Олег, что сила русская сломит Мамая, — вздохнул Владимир. И негромко добавил, взглянув на Дмитрия: — Ты-то в это веришь, брат?
Дмитрий расправил широкие плечи, укрытые красным плащом и, сняв с головы шапку, подставил свое загорелое лицо порыву налетевшего вольного ветра. Он ответил уверенно и твердо:
— Я уверен в нашей победе, брат. Старцу Сергию было знамение, предвещавшее гибель Мамаю и его полчищам.
С западного порубежья приходили тревожные вести. Ягайло ведет литовское войско на юг, уже перешел Днепр возле Дорогобужа и вышел к верховьям реки Угры, впадавшей в Оку.
Произведя смотр всех собравшихся полков, Дмитрий Иванович, его воеводы и союзные князья собрались в коломенском Архангельском соборе на торжественную службу, которую провел местный епископ Герасим.
В конце августа многочисленная общерусская рать снялась с лагеря под Коломной и подошла к бродам на Оке возле Лопасни. Перейдя через Оку, полки задержались у Лопасни еще на два дня, поскольку постоянно подходили отставшие отряды ратников. Сюда же примчались всадники из дальних дозоров, сообщившие Дмитрию Ивановичу и его воеводам о том, что Мамаева орда продвинулась от реки Воронеж дальше к северу, расположившись на реке Красивая Меча. «Мамай двигается неспешно, — сказал один из разведчиков, — ибо его орда обременена множеством стад и обозов».
Дмитрий Иванович уже знал, что Мамай намерен соединиться с войском Ягайлы и ратью Олега где-то в верховьях Дона. Пройдя по землям Рязанского княжества, полки московского князя в три перехода вышли к Дону. Дмитрий Иванович решил действовать быстро, чтобы сначала разбить Мамая, а потом Ягайлу. Войско Олега стояло возле Пронска, но когда невдалеке по степному шляху прошли на юг длинные колонны пешцев и конников под стягами Москвы и союзных ей княжеств, рязанцы вернулись к своему стольному граду. Олег намеренно выжидал, какая из сторон возьмет верх, не желая ввязываться в эту распрю.
При подходе к Дону на пути у русского войска оказались послы Мамая, которые очень удивились, увидев такое несметное скопище русских ратников, готовых противостоять Орде. Дмитрий Иванович не стал разговаривать с ордынскими послами, велев Тимофею Вельяминову передать им, что время для переговоров упущено. Провожая Мамаевых посланцев в обратный путь, Тимофей Вельяминов спросил у них, жив ли Захарий Тютчев, отправленный еще в середине лета великим князем в ставку Мамая. Ордынцы ответили, мол, посол великого князя жив, но сидит в колодках за дерзкие речи перед Мамаем.
Глава двенадцатая. Захарий Тютчев
В начале сентября русская рать сделала остановку близ устья речки Непрядвы, впадавшей в Дон. Отсюда в дальний дозор отправились конники во главе с воеводой Семеном Меликом, которому было велено разведать, далеко ли Мамаева орда. Отряд Семена Мелика наткнулся на татар в двух переходах от Непрядвы, в местности под названием Кузьмина Гать. Во время скрытного наблюдения за татарскими становищами русские дозорные обнаружили Захария Тютчева, отпущенного Мамаем на все четыре стороны. Семен Мелик дал Тютчеву двоих провожатых, которые помогли ему добраться до русского стана возле устья Непрядвы.
Представ перед великим князем, Захарий Тютчев передал ему условия, на каких Мамай был готов пойти на мирное соглашение с ним. Мамай требовал от московского князя выплатить дань за девять последних лет, в течение которых весь «ордынский выход» оседал в Москве. Кроме этого, со следующего года «ордынский выход» должен увеличиться втрое, каким он был во времена хана Узбека.
— Это все? — безразличным голосом спросил Дмитрий. — Больше никаких условий нет?
— Есть еще одно условие, княже, — слегка закашлявшись, ответил Тютчев. — Мамай требует срыть каменные стены Москвы.
Дмитрий небрежно усмехнулся, переглянувшись с воеводой Бренком. Верно расценив усмешку великого князя, Бренк тоже позволил себе кривую ухмылку, негромко обронив: «Не ведает осина, что топор близко!»
— Ты никак застудился, Захарий Андреич? — участливо обратился к боярину великий князь.
— Мерзкие слуги Мамаевы держали меня в колодках днем и ночью, да все под открытым небом, — хрипловатым голосом посетовал Тютчев. — Росы по утрам холодные, а я же на траве спал, вот и промерз насквозь.
— Иди отдыхай, друже, — сказал Дмитрий. — Лекарь мой позаботится о тебе. Награжу тебя сполна за верную службу, как разобьем Мамая.
