– Какого рода?
– Мы – венеды белые. Суть Гардарики и гроза всей Ингрии, – сказал сын ягна и от волнения сглотнул. Его глаза ели Годину поедом, дескать, не выдавай.
– Не очень-то ты похож на белого венеда, – усомнился князь: – Больно рыж. Ну да ладно.
В это мгновение дверь в трапезную отворилась, и показался тот самый сотник, с которым Гостомысл говорил в скорбной палате.
– Позволишь, княже? – спросил входящий.
– Оправился уже, Мстислав? – приветствовал его князь.
– Нет еще, но не посмотреть на своего обидчика не мог, – ответил тот.
Ослабший было страх, вцепился в Олькшин загривок с новой силой. Как и когда он мог обидеть княжеского сотника?
– Хорош, – приговаривал тем временем старый вояка, неторопливо осматривая Рыжего Люта, точно перед ним был породистый жеребец. Мстислав похлопал парня по плечам, долго и внимательно посмотрел в глаза, после чего направился к князю.
– Он? – уточнил Гостомысл у сотника.
Сотник молчал. Левая бровь государя медленно поползла вверх. Он переводил взгляд с Годины на Мстислава, на Олькшу и обратно на толмача.
– Ну, как тебе сказать, княже, – начал ратарь: – Пока я его вновь воочию не увидел, я думал, что это он. Но посмотрел и понял, что нет, не он.
– Что ты несешь, старый пень? – зашипел на него князь: – Хвор еще, так лежал бы в постели. Что значит он – не он?
– Княже, не серчай, – ответил сотник: – Я же тебе говорил, что не помню, кто именно меня с ног свалил. Этот… – как тебя там? – в свою очередь спросил он Рыжего Люта.
– Ольгерд Хорсов сын… – Олькша собирался повторить все то, что уже сказал князю. Но Мстислав продолжил свою речь и парень заткнулся.
– Этот Ольгерд – он хорошо. Я его помню. Вдарил мне так, что дыханье сперло. А от моего удара даже не крякнул. Такому в берсерки и без грибов можно. Но вот свалить он меня не свалил. Хоть и силен, но со мной ему не тягаться…
– Кто же тогда тебя поверг? – недоумевал князь.
– Вот я и говорю тебе, княже, я пока этого молодца своими глазами вновь не увидел, думал, что это он. А как посмотрел, то понял, что нет. Там, в стенке, как стали мы с ним тузиться, я все на его конопатую рожу смотрел, вот и врезалась она мне в память. Только потом он вдруг как нагнется, а у него из-за плеча какой-то мелкий парнишка выскочил… Ну и одним ударом меня и угомонил…
– Да ты бредишь, – возмутился Гостомысл: – Какой еще мелкий парнишка? Откуда ему в мужицкой стенке взяться?
– Ну, не парнишка он, – поправился сотник: – Парень лет шестнадцати. Неказистый такой. Щуплый. Ну, навроде нашего Годины.
– Кто с тобой в стенке был? – спросил князь у Ольгерда.
– Так ведь много кого, – промямлил Рыжий Лют. Он, конечно, понял, о ком говорит Мстислав, вот только не знал, что из этого выйдет. С одной стороны, он предвидел гнев Годины за то что уговорил его сына пойти в кулачную стенку. Однако, в конце концов, это непослушание не привело к той беде, которой так боялась Ятва. С другой стороны, его слава могучего бойца трещала по всем швам. С третьей стороны, ему кровожадно улыбалась Кривда, в чьи сети он неминуемо попадет, если будет и дальше валять дурака.
– Не юли, венед белый, – грозным голосом приказал Гостомысл: – Говори, как перед Ирийскими воротами, с кем ты в стенке работал на пару?
Обращение «венед белый» подхлестнуло Ольгерда сильнее, чем все крики и угрозы. Он свел брови к переносью и негромко, но четко сказал:
– Это мой брат… троюродный. Звать Волкан. Сын Годины Евпатиевича…
– Волькша? – завопил Година: – Ты посмел притащить его в кулацкую стенку? Ты же обещал! Ты же Родом клялся!
– Простите, Година Евпатиевич, – опустил голову Рыжий Лют: – Но я бы без него от варягов не отмахался…
– Что значит: «без него от варягов не отмахался бы»? – спросил Мстислав.
Байка про норманнского шеппаря прижатого к земле Олькшиной задницей позабавила собравшихся. А вот рассказ про то, что варяги собрались проучить обидчика своего товарища, князь, Година и сотник в накануне уже слышали. Оставалось неясным одно: как щуплый парнишка, сын толмача и, как говорили о нем, сам добрый толмач, мог помочь такому верзиле «отмахаться от варягов»?
– Так ведь это… у него с отрочества удар такой, что любого, даже взрослого мужика с ног свалить может. Только он его скрывает ото всех… даже вроде как стесняется того, что Природа ему дала такую… силищу в кулаке… – попытался объяснить Ольгерд.
– А ты про нее откуда знаешь? – полюбопытствовал сотник.
– Доводилось испробовать на собственной макушке, – сознался верзила и едва заметно потряс башкой при этом воспоминании.
Сотник понимающе хихикнул.
– Година… – нахмурился Гостомысл: – что же ты такого самородка от меня скрыл?
– Так ведь я, владыка, сам ни сном, ни духом, – почти честно ответил толмач. После Олькшеных слов о скрытом даре своего сына он вспомнил многое из того, на что раньше попросту не обращал внимания. Вспомнил он и тот случай на свадьбе Торха, который все посчитали случайностью, и ту поспешность, с которой бедокур Олькша прислушивался к окрикам Волькши. И еще много чего…
– Ни сном, ни духом… – передразнил его князь: – Ты хоть знаешь, сколько у тебя детей? И все ли они твои?
Шутка задела за живое. Ни чем в жизни Година так не гордился, как своей женой и детьми. От обиды и негодования взгляд его потемнел так, что князь примирительно буркнул:
– Да пошутил я, не гневайся, Ладонинец.
– Будь по-твоему, князь, – не очень искренне ответил толмач.
В это время сотник увлек князя в дальний угол трапезной и что-то ему там нашептывал. Гостомысл выслушал его и направился к Ольгерду.
– Скажи-ка мне,… Ольгерд сын Хорса, – обратился он к Рыжему Люту: – Хочешь ли ты поступить ко мне в дружинники?
Неизвестно, ошибся ли князь или молвил так намеренно, но он сказал именно «поступить в дружинники», а не в нарядники, как следовало именовать новобранцев.
Олькша расплылся в самой безумной из своих улыбок, поклонился князю в пояс и ответил, что для этого он и приехал на Торжище.
– Хорошо, – ободрил его Гостомысл: – Здорово. Я буду рад принять на службу того, кто сумел победить в кулачной стенке самого трувора Мстислава.
Ольгерд зарделся от гордости. Почетные княжеские слова были ему слаще меда.
– Но тут, понимаешь ли, какая несуразица… – продолжил государь свою речь: – Мой лучший сотник говорит, что победил его Китоврас, то есть Полкан[197]о четырех ногах. А у тебя только две ноги. Смекаешь?
