Выходя из экипажа, Патрисия приподняла юбки, чтобы не замаратьподол в грязи, и в это время уловила краем глаза какое-то движение возлеокружающей дом ограды.
Ее сердце забилось чаще.
Этой ночью она лежала в постели, трепеща от волнения истраха. Тонкая хлопковая ночная рубашка липла к вспотевшему телу: в НовомОрлеане жара не спадает даже после полуночи.
«Мы должны вести себя очень тихо», — подумала она.
Судя по звукам, временами доносившимся из комнаты матери,когда ту навещал мистер Бруссард, тишина в такие мгновения дается нелегко.
Но Патрисия надеялась, что способна сдерживаться лучше, чемАльтея.
Затем она подумала о том, как широкие мозолистые ладониАмоса прикоснутся к ее коже — даже без разделяющей их ночной рубашки — ипоняла, что хранить молчание может оказаться не слишком-то легко.
Патрисия принялась мусолить уголок простыни — эта детскаяпривычка время от времени напоминала о себе. Ей не хотелось признать, что онатревожится и, может, даже побаивается близости с Амосом. И все же ее сердцечастило, колотясь с такой силой, что ее груди вздрагивали с каждым ударом.Дыхание сделалось торопливым и поверхностным.
Сквозь ставни просачивались тонкие полосы лунного света. Онанаблюдала за ними широко распахнутыми глазами, ожидая, когда их закроет теньили последует какое-либо движение.
Снаружи раздался пронзительный вопль; Патрисия подпрыгнула,но почти сразу же поняла, что это просто бродячие коты опять подрались убоковой калитки. А позволит ли ей Жюльен Ларро завести кошку?
Через несколько недель Патрисия уже будет жить в чужом доме.Он захочет касаться ее, и она не сможет ему отказать. Она выросла, зная, что ейэто суждено, и верила, что если будущий мужчина окажется молодым ипривлекательным, то ее ждет счастье. Какими пустыми казались ей сейчас этимечты!
Внизу, на заднем крылечке, скрипнула доска.
«Амос», — решила она, но все же сердце Патрисии неподскочило от счастья. Вместо этого она вцепилась пальцами в простыню инавострила уши, напряженным слухом ловя каждый звук.
Это должен быть Амос, пришедший увидеться с ней. Онидоговорились об этом, и настало время, которое она ему назвала. Кто еще этоможет быть?
И все же Альтея учила ее обязательно запирать балконныедвери на щеколду. В противном случае любой сможет попасть внутрь. Совершеннокто угодно.
«Это Амос. Не глупи».
Боковая балка навеса над крыльцом застонала под какой-тотяжестью, а затем Патрисия безошибочно различила еще один звук — кто-тосхватился за чугунную решетку, ограждающую ее балкон.
«Запри двери, — мысленно велела себе она. —Подожди, пока Амос не назовет свое имя. Он может прошептать его так, чтобыникто не услышал, а ты будешь поблизости. Это он — это должен быть он, —но просто на всякий случай…»
В последний миг она выпрыгнула из постели и на подгибающихсяногах бросилась к окну. Тонкие полосы лунного света, пробивающиеся сквозьставни, внезапно рассекла человеческая тень. Она увеличивалась, приближаласьвместе со звуком шагов по балкону. Патрисия потянулась к щеколде — у нее ещеоставалось время…
Тоска по Амосу захлестнула ее, и она замешкалась — на однолишь мгновение.
Двери распахнулись. За ними стоял Жюльен Ларро.
Патрисия втянула в грудь воздух, чтобы завизжать, но егобледная ладонь метнулась к ней и накрыла ее рот.
— Тише, — пробормотал он.
Он больше не сиял обворожительной улыбкой, как на балу.Сейчас его усмешка больше напоминала оскал дикого зверя.
Она отдернула голову и дрожащим голосом прошептала:
— Убирайтесь! Убирайтесь немедленно, или я закричу.
— Закричите?
Худое лицо Жюльена просияло, как будто ее предложениеоказалось для него приятным сюрпризом.
— О да, позовите матушку. Когда она появится, яобъясню, что вы оставили двери незапертыми ради меня. Как еще я мог попасть ввашу спальню? Что за… предупредительная барышня — так стремится мне услужить.
— Ради того чтобы избавиться от вас, я согласна даже напорку.
Его зеленые глаза вспыхнули.
— Я не ошибся, назвав вас бойцом.
— Так готовьтесь к бою, если не уберетесь отсюда.
Патрисия сжала кулаки. Ее несколько успокаивало сознаниетого, что с минуты на минуту появится Амос. И когда он увидит, что пытаетсясделать Жюльен…
Амос будет с ним драться. Он может попытаться убить ЖюльенаЛарро — белого. И за это его повесят служители закона или же толпалинчевателей.
— Что вы хотите за то, чтобы уйти? — прошепталаПатрисия.
— Как неромантично это звучит в ваших устах.
— Может, мы просто поскорее с этим покончим?
Пусть ей и придется вытерпеть домогательства Жюльена Ларро,но будь она проклята, если станет притворяться, что наслаждается этим.
Незваный гость в раздумье склонил голову.
— Одну крайне простую вещь, моя яростная Патрисия.Позвольте мне поцеловать вашу шею.
— Что?
— Один поцелуй в горло.
Длинные бледные пальцы Жюльена скользнули по краю еечелюсти, затем переместились ниже, пока не замерли на вене. Глаза егопотемнели, и Патрисия поняла, что он наслаждается ее участившимся пульсом.
— Позвольте мне это — без борьбы и криков, — ипосле этого я уйду. И мы с вами не останемся наедине, пока вы сами этого непожелаете.
«Чего не случится никогда».
Патрисия сомневалась, что это полуночное соглашение позволитвсему закончиться легко и безболезненно, она не могла отказаться, чтобы неподвергнуть опасности Амоса.
— Очень хорошо.
Она сделала маленький шажок вперед.
— Действуйте.
Жюльен улыбнулся ей.
— Запрокиньте голову назад — да, именно так — иоттяните вниз ворот ночной рубашки.
Девушка дрожала так отчаянно, что ей казалось, она вот-вотупадет, но ее трясло не в меньшей степени от подавленного гнева, чем от страха.Сминая ворот рубашки, она потянула его вниз, открывая горло.
Затем Жюльен схватил ее за плечи и притянул ближе. От негопахло чем-то странно знакомым, но совсем не так, как от других. Этот запахотдавал металлом, напоминая ей о… о…
«О мясной лавке», — подсказала память.
Глаза Патрисии широко распахнулись. Душой она уже поняла то,что ее мозг еще не был способен принять. Она еще могла бы закричать — но зубыЖюльена погрузились в ее горло.
