на его условия.
— Как?
Он вложил нож в мою руку, и мне потребовалось все мужество, чтобы не пырнуть его им.
Но он был сильнее и знал, как отразить нападение.
И даже если бы мне удалось убить его, я был достаточно умен, чтобы понять, что, когда его друзья из ФБР войдут в дом и увидят двух мертвых родителей, они сделают свои собственные выводы.
К тому же, мне некуда было идти.
Негде спрятаться.
Как он и хотел.
От его следующих слов по позвоночнику пробежал холодок.
— Вырежи ее сердце.
Как бы сильно ни хотел, я не мог отказаться. Это был мой единственный выход, и я должен был им воспользоваться.
Схватил нож и повернулся к трупу матери, заставляя себя отстраниться и оцепенеть. Я убеждал себя, что я врач, проводящий вскрытие, когда нож разрезал ее плоть, сухожилия и мышцы.
Что это была не моя мать… а незнакомка, которую я никогда не встречал прежде.
Что я делал это не потому, что был злобным монстром как мой отец…
Я делал это, чтобы выжить.
Он заставил меня вырезать ее сердце в знак доброй воли, чтобы доказать, что я перешел на темную сторону, чтобы меня не постигла та же участь.
Когда поднял орган, впервые за все время на его лице отразилась гордость. А потом его черты потемнели: — Теперь засунь это ей в рот.
Меня затошнило, пока я держал ее за подбородок и делал то, что он просил.
Я был уверен, что больше не выдержу, но он еще не закончил.
— Отрежь ей палец.
На меня накатила волна головокружения, и нож несколько раз соскользнул, прежде чем я, наконец, отрезал ее указательный палец и вложил в его руку в перчатке.
— Очень хорошо, — улыбка исказила губы отца, когда он забрал нож и засунул его вместе с пальцем в пакет на молнии. — Я еще сделаю из тебя мужчину, мальчик, — он указал на ее тело. — Теперь положи голову ей на живот и рыдай. Я хочу, чтобы полиция обнаружила тебя именно в таком виде.
Я сделал все, как он велел, безмолвно молясь, чтобы мама простила меня за мои грехи.
Чтобы она поняла.
Я отшатнулся, когда он полез в карман моих джинсов и вытащил желтую ленточку.
— Это мамина, — солгал, чертовски надеясь, что он мне поверит.
Потому что, если бы он узнал правду, это стало бы еще одной вещью, которую он мог бы использовать против меня.
Еще одним наказанием, которое он заставил бы меня вынести.
Еще одной вещью, которую он мог бы у меня отнять.
Мой отец не сказал ни слова, пока прятал ленту в нагрудный карман своего костюма.
Я ненавидел его. Так сильно, что чувствовал, как ненависть проникала до мозга костей.
Единственное, что приносило хоть какое-то утешение, — осознание того, что, в конце концов, я отомщу.
И однажды… убью его.
— В любом случае, — заявляет Нокс с хрипотцой в голосе, — после смерти Шэдоу я понял, что что-то не так. И подумал, что, возможно, это было предупреждением от… кого-то, — он проводит рукой по голове и вздыхает. — Но когда я нашел пальцы, закопанные на заднем дворе… то понял, что это был мой отец, и он готовился подставить меня.
О, Боже.
Хочу протянуть руку, прижать его к груди и утешить — потому что то, через что он прошел, намного хуже, чем я могла представить, — но Нокс качает головой.
Откидываюсь на сиденье, уважая его просьбу не прикасаться к нему сейчас.
Теперь все в нем обретает смысл. Отстраненное поведение и то, что он никого не подпускает к себе, слухи, ходящие по школе… даже то, как он занимается сексом.
Ему нужна боль и ощущение контроля, когда он трахается.
Нокс отворачивается и смотрит в окно, как будто ему невыносимо смотреть на меня, потому что он показал мне своих демонов.
Но я не осуждаю его… потому что он ни в чем не виноват.
Он был всего лишь мальчиком.
— Ты не монстр, — взяв его за подбородок, заставляю посмотреть на меня, потому что мне нужно, чтобы он понял. — Ты не заслуживал того, что с тобой случилось, — он пытается отвернуться, но я не позволяю. — То, что я чувствую к тебе, не изменилось.
И никогда не изменится.
— Тогда ты глупая, — бормочет он.
— Я какая угодно, но точно не глупая.
Смотрю на часы на приборной панели. Автобус отправляется через двадцать минут, но вопросы продолжают накапливаться с каждой секундой.
Интересно, почему он никому не рассказывал о насилии? Хотя теперь, когда я думаю об этом, все очевидно. Его отец влиятельный агент ФБР и внушал страх с того момента, как Нокс сделал первый вдох.
Но все же кто-то ведь должен был это заметить. Медсестра, учитель, родственник…
Мысленно возвращаюсь к ранее сказанным словам.
— Ты говорил, что раньше считал это чьим-то предупреждением. Чьим?
Он подносит сигарету ко рту.
— Тебе пора идти.
Внутри все переворачивается от его отстраненности. Становится понятно, что он знает что-то важное.
— Нокс, — у меня поднимается давление, потому что мне нужно, чтобы он сказал, — кто, по-твоему, убил тех девушек?
Выражение его лица становится жестким, и в воздухе появляется струйка дыма.
— Лео.
Мне требуется вся сила воли, чтобы не рассмеяться. Лео не святой, но он точно не убийца. Этот человек и мухи не обидит.
— С какой стати ты решил, что это Лео?
Он бросает на меня печальный взгляд, и это только усугубляет ужасное чувство, зарождающееся в животе.
— Потому что он не тот, за кого ты его принимаешь, Аспен, — он стискивает челюсть. — И он уже убивал раньше.
Что? Я снова сжимаю сумку, собираясь с духом.
— Что значит, он уже убивал раньше? Кого?
Морщинка на его лбу становится глубже, и печаль окрашивает его лицо. От того, что он смотрит на меня с такой жалостью после того, чем только что поделился, желчь подкатывает к горлу.
— Лео застрелил твоего отца.
Эти слова пронзают кожу, словно пуля, разрывают внутренности, пока я не истекаю кровью.
Но я не хочу в это верить.
— Нет, — решительно качаю головой, не желая принимать это. Лео был лучшим другом моего отца, и отец любил его. — Ты лжешь, — кровь стучит в ушах, когда я смотрю на него. Не знаю, почему Нокс так думает, но он ошибается. — Человек, стрелявший в моего отца, признался. Лео сказал, что тот даже не пытался отрицать, когда полиция выследила его в собственном доме, — хватаюсь
