Прежде чем я успеваю предложить сжечь его, Винсент подцепляет двумя пальцами одну чашечку, опускает ее, оголяя грудь и наклоняет голову, чтобы взять сосок в рот.
— Да, — выдыхаю я. — Я определенно пропущу смену.
Винсент мурчит что-то типо «думаешь?» и от вибрации мурашки бегут вверх и вниз по рукам. Я смеюсь, немного беспорядочно, пока мозг, без подсказки, составляет черновик электронного письма, которое я могла бы отправить руководителю.
«Дорогая Марджи, я не смогу прийти на работу. Винсент Найт держит мой сосок во рту. Приношу искренние извинения! Всего наилучшего, Кендалл.»
— Что смешного? — спрашивает Винсент.
— Щекотно, когда ты это делаешь, — он снова мурчит, заставляя меня пронзительно взвизгнуть, затем выпрямляется с торжествующей улыбкой, от которой перехватывает дыхание.
— Можно я сниму это? — спрашивает он, дергая за бретельку лифчика.
— Не хочешь, чтобы я это делала? На этот раз я могла бы целиться в нос.
— Я пас, спасибо.
Я уступаю и опускаю руки по бокам. Винсент заводит руки мне за спину, расстегивает лифчик и позволяет ему упасть на пол между нами. Я обнажена выше пояса. Это странно. Все, что я могу сделать, это задержать дыхание и наблюдать, как темные глаза Винсента блуждают по моей обнаженной коже, словно пытаясь запомнить, как я выгляжу. В комнате внезапно становится слишком светло. И слишком холодно — соски, типа, агрессивно затвердели.
— Что не так? — спрашивает Винсент, когда замечает мое смущенное лицо.
— Это просто… — я глубоко вздыхаю и говорю: — Это просто страшно.
Его лицо смягчается.
— Кендалл.
— Что? — голос звучит смущённо, пока я складывая руки на груди, а затем опускаю их, когда глаза Винсента расширяются при виде приподнятых грудей. — Это так! Не то чтобы страшно, но… я не знаю. Это пугает, ясно? Никто никогда не видел моих сисек.
— Ну, большое упущение. Ты произведение искусства.
Я закатываю глаза.
— Холидей, — говорит Винсент тихим голосом. — Я имею в виду то, что говорю.
Элизабет Барретт Браунинг научила меня, что действия громче слов.
Когда широкие ладони Винсента гладят груди, обхватывая их и пробуя на вес, я думаю, что наконец соглашаюсь с ней, потому что Винсент прикасается ко мне так, словно это гребаная честь, и он готов сделать все, о чем я попрошу, за привилегию продолжать прикасаться. Я вздрагиваю, когда Винсент проводит большими пальцами по соскам, темные глаза поднимаются, чтобы посмотреть мне в лицо, когда он сжимает тугие пики — сначала нежно, а затем ровно настолько, чтобы с моих губ сорвался пронзительный стон.
— Слишком сильно? — спрашивает он.
Я лихорадочно качаю головой. Недостаточно.
Винсент танцует взад-вперед между осторожной нежностью, как будто я стеклянный артефакт, который он не может позволить себе разбить, и грубостью, словно немного зол на то, что вселенная так долго скрывала от него мои сиськи.
— Хорошо, — пищу я. — Это… это хорошо.
Винсент сжалился надо мной.
— Кровать?
— Да, пожалуйста.
Он хватает меня за бедра и поднимает, как будто я ничего не вешу, а потом аккуратно укладывает на край матраса. У меня одна из тех полутораспальных кроватей, на которые приходится запрыгивать, стандартная мебель для колледжа, но Винсент достаточно высок, чтобы, когда стоит между моими коленями, наши бедра идеально соприкасались. Я смотрю на него снизу вверх, приоткрыв рот, чтобы отметить, как хорошо мы всегда подходим друг другу, но он уже улыбается, как будто точно знает, о чем я думаю.
Мы идеально подходим друг другу.
— Я действительно, действительно хочу всего тебя, — шепчу я.
— Хорошо, — шепчет он в ответ. — Потому что я весь твой.
Я обожаю, когда мы на одной волне.
Руки Винсента ложатся на мои бедра и сжимают их.
— Ты главная, Холидей. Что дальше?
— Сними это, — говорю я, дергая его за ворот свитера.
Губы Винсента дергаются.
— Да, мэм.
Он заводит одну руку за спину, хватает горсть мягкого материала между лопатками и одним быстрым рывком стягивает через голову.
У меня нет времени размышлять о том, насколько это было сексуальнее, чем моя попытка раздеться, потому что вид его обнаженной груди сбивает ход мыслей с толку.
Я никогда раньше не видела его без рубашки. По крайней мере, лично. Есть видео, на котором Винсент снимает майку, чтобы сменить ее на другую, прямо перед одной из игр прошлого сезона, видео, которое я, возможно, сохранила, а возможно, и нет, в личном плейлисте YouTube, который унесу с собой в могилу.
Он был мокрый от пота и бледный в ярком свете арены, и, черт возьми, великолепен.
Это было ужасно. Почему-то хуже, ведь весь этот красиво вырезанный торс теперь стоит у меня между ног, пока я сижу на кровати и маленький перегруженный мозг не может решить, что он хочет сделать с ним в первую очередь.
Я довольствуюсь тем, что прижимаю ладони к его грудям.
Винсент вздрагивает.
— Извини, — выпаливаю я. — У меня холодные руки?
— Нет, с твоими руками все в порядке. Приятно чувствовать их на себе.
Это тихое признание заставляет наклониться вперед и прижаться губами к его груди. Знакомый запах пряностей, запах стирального порошка с дезодорантом, щекочут нос. Руки скользят вниз по его бедрам, чтобы притянуть немного ближе, так что я могу проложить дорожку поцелуев к ключицам и широким плечам.
«Трапециевидная», — думаю я, прижимаясь открытым ртом к изгибу его плеча и проводя языком по коже.
— Ты пытаешься сделать мне засосы, Холидей? — хрипит Винсент.
— Может быть, — бормочу я. — Хочешь один?
Он издает звук, который наполовину стон, наполовину смех.
— Я думал, ты сказала, что будешь хорошо себя вести.
— Да, но это действительно нечестно, разве нет? — откидываюсь назад, чтобы заглянуть в его глаза. — Ты повеселился с моими сиськами.
Он притворно сочувственно надувает губы.
— Бедняжка.
Единственное, что я могу сделать в ответ, это засунуть руку ему в джинсы и за пояс боксеров. Он уже тверд, но, когда я обхватываю его рукой, тот дергается и набухает в ладони.
— Ладно, шутки кончены, — хрипит Винсент. — Мне нужно быть внутри тебя.
— Спасибо. Чертовски вовремя.
Винсент отступает назад, чтобы стянуть джинсы и черные боксеры с бедер. Его телефон выпадает из кармана и приземляется на покрытый ковром пол с приглушенным стуком, за которым следует второй, более мягкий стук тонкого черного кожаного бумажника. Винсент вздыхает, наклоняется, чтобы поднять упавший телефон, и кладет его на прикроватный столик. Затем тянется за бумажником.
Его лицо внезапно вытягивается.
— Черт.
— Что такое?
Винсент качает головой в недоумении и опустошении.
— У меня нет презерватива. Пожалуйста, скажи, что где-нибудь в этой квартире он имеется, Кендалл, потому что я не могу в таком