своих близких.
И доказать, что хоть в чём-то я перед ними чист.
Глава 41
По прошествии нескольких дней я смогла признать — да, слышать имя Тамилы мне было обидно! Пусть, это имя произнес не мой муж, но черт возьми, снова она, эта Тамила… я уже ненавижу это имя! И девчонку эту!
Было обидно и неприятно, но на предложение Паши изначально я отреагировала отказом. С обидами своими я справляться умею, сейчас не время распылять усилия на что-то отвлечённое, о здоровье нужно думать.
Но Паша упёрся. А я просто устала спорить, и согласилась с мужем. Возможно, я смалодушничала, но мне важно убедиться во всем. Важно услышать своими ушами. Важно успокоиться, не подозревать больше любимого человека в предательстве.
Довериться.
— Привет, — услышала я в динамике спокойный голос мужа.
— Привет, — а вот голос Тамилы дрогнул, её слышно чуть хуже, чем Пашу, но не критично. — Паш, что с тобой? Ты так выглядишь…
Я скривилась на эти «мур-мур-мур».
Паша и Тамила встретились в ресторане. Ну а я сижу в машине, и слушаю их разговор. Всё по классике. Почти. Паша предлагал мне иной вариант: встречу лицом к лицу, и менее интимную обстановку, но тут уж я решила настоять на своём. И настояла. Паша решил встретиться с этой девкой, поставить её на место, доказать мне свою верность — отлично, пусть будет так, но на моих условиях.
Я не захотела разговаривать с Тамилой, видеть её.
Но я захотела в чём-то повторить ту болезненную для меня сцену: их с Пашей уединение, и я — невольный свидетель всему этому. Если Паша сможет поставить её на место… если я, провалившись на один вечер в прошлое, смогу через него переступить — значит, мы победили.
Если нет — мы уже и не справимся.
— Плохо выгляжу? — хмыкнул мой муж. — Говорят, меня жена травит.
— Паш…
— И слухи эти распускаешь ты, — припечатал он.
— Я не распускаю слухи, слухи за спиной распускают. А я открыто пришла, и поделилась страхами. И хотела я не твоему другу их озвучивать, а тебе, но ты…
— Но я неоднократно говорил тебе отстать от меня. И мы вроде договорились с тобой: я помогаю с университетом, и ты проваливаешь. Ты согласилась.
— Я не смогла! — воскликнула Тамила и, судя по дребезгу, бросила на тарелку вилку или нож.
— Не ори.
— Я не смогла, — тише повторила она. — Пыталась, но… вы же расстались с ней! Вы вместе не жили, я точно знаю! А потом я видела… она снова с тобой, и ты так выглядишь, и я не могла остаться в стороне. Анастасия Николаевна ревнует. Твоя жена меня ненавидит, она клялась что меня уничтожит. И тебя она ненавидит не меньше!
Я слышала это от Паши, и должна быть готова, но всё равно это дико. И… гадко. Тамила произносит всё это без капли стеснения, она будто имеет право высказывать Паше, ревновать его, беспокоиться.
Но она не имеет этого права! Это право — моё!
— Я так рада, что ты пригласил меня на разговор. Паша, пожалуйста, скажи, ты же ходил в больницу, я видела, — я услышала всхлип, а затем снова жалобный голосок Тамилы: — Ты сдал анализы, надеюсь? Проверься на яды, если еще не сделал этого. Я видела лицо твоей жены, я говорила с ней: она ненавидит! Отравит, получит наследство, и будет жить припеваючи. Так в ваших кругах и бывает, я знаю.
Браво мне, я — Лукреция Борджиа!
— Всё сказала?
— Да. Ответь мне, пожалуйста.
— Ответить? Хорошо, я отвечу, — пророкотал голос мужа, и я напряглась еще сильнее… не подведи, Паша, не разочаруй! — Почему я выгляжу именно так как выгляжу — тебя не касается. Зачем я был в больнице — тебя не касается. Моё здоровье, моя семья — тебя не касаются. Что со мной будет — тебя не касается. Имя моей жены больше не произноси. Не смей больше писать Асе, звонить, присылать лживые сообщения… да, она рассказала, можешь не хлопать глазами. Или ты думала, Ася гордо промолчит, и я так и не узнаю о нашем с тобой «сексе»?
Вообще-то, именно так я и собиралась сделать. Когда я получила то сообщение от Тамилы с аудио и видео, я так устала выяснять отношения с Пашей и слышать одно и то же, что решила просто со всем покончить и не множить ложь. Дело не в моей гордости было, а в том, что я сломалась.
— Я… я просто подумала… я боролась! — закончила Тамила фразу увереннее, чем её начала. — Как умела, так и боролась! Если бы ты дал мне шанс, у нас бы всё случилось! Но ты и шанса мне не дал. Почему? Я же красивее Анастасии Николаевны! Моложе! Она, наверное, и детей уже иметь не может, а я могу, — в голосе её искреннее возмущение.
А мне неожиданно смешно. Для Тамилы что тридцать семь, что девяносто семь — одно и то же. Старость. И это единственное, в чем мы с девчонкой похожи, я тоже примерно так думала лет до двадцати.
— А еще Анастасия Николаевна…
— Ты не произносишь имя моей жены. Не говоришь о ней. Не думаешь, — перебил Паша. — О ней, обо мне, о Глебе. Я не воюю с женщинами, даже если женщины — проблядушки, но для тебя могу исключение сделать, да такое, что всё очень плохо закончится для тебя. Раз по-хорошему не понимаешь, слушай внимательно то, что будет по-плохому: тебя могут отчислить, Тамила. Выселить из жилья. А затем тебя повяжут на улице. Например, остановят проверить документы. Ты, конечно, их покажешь, но выяснится, что на тебя есть ориентировка как на клофелинщицу и организатора борделя. И тебя арестуют…
— Ты не можешь!
— Тебя арестуют, — повторил Паша резче и ниже. — Может, дело дойдет до суда, а может тебе хватит и ментовских «субботников» и «каруселей». Слышала о таком? Вижу, что слышала.
А вот я не слышала. Открыла Сафари, и сделала нужные запросы, но даже открывать странички не стала, по превью поняла, о чём Паша говорил.
— Что решила? Продолжишь лезть ко мне и моей семье со своей «любовью» — получишь то, что я озвучил, а может и больше. Я, хоть и
